Театральная площадь

— А у вас много таких, как я?

— Это тебя не касается. Ступай.

Она поднялась с места, застегнула шубейку, надела варежки.

— До свиданья, — сказала она, как примерная школьница.

— До свиданья, Аврора.

На улице светило холодное зимнее солнце. Снег сверкал золотыми звездочками. Маша подумала, что ей можно возвращаться домой, но вместо того отправилась в театр — чтобы найти комсорга Колпакова и узнать у него, как сдавать на ворошиловского стрелка.

Глава 29. Манухин

Любит высокое небо и древние звезды поэт,

Часто он пишет баллады, но редко ходит в балет.

Николай Гумилев

Дмитрий Манухин, которого знакомые обычно называли просто Митяй, был недоволен.

На него свалили расследование трех убийств, сложных, муторных, да еще связанных с Большим театром. Манухин, возможно, не обладал особым интеллектом, но у него было феноменальное чутье. Раз театр — значит, проблем не миновать; раз два из трех убийства произошли уже достаточно давно — значит, на новые свидетельские показания и какие-то обстоятельства, проливающие свет на случившееся, можно не рассчитывать. Кроме того, хотя Митяй не жаловал Опалина, понятие солидарности было ему вовсе не чуждо, и он считал, что раз Григорьич до сих пор во всем не разобрался, значит, дело вообще швах.

— Что будем делать? — спросил Лепиков, когда они оказались в кабинете Манухина.

Митяй посопел, бросил папку с бумагами на стол и, засунув руки в карманы, прошелся по кабинету. Лепиков преданно глядел на него, готовый исполнить любое приказание.

— Вот что, — сказал Митяй наконец, — принеси-ка мне компот. И это, пяток баранок, что ли. Мне подумать надо.

— Ага, — кивнул Лепиков и помчался выполнять поручение.

Опалин никогда не гонял своих людей за едой, но Манухин не считал зазорным отправлять своего адъютанта в расположенную на первом этаже столовую за чаем или, как сейчас, за компотом. В ожидании Лепикова он сел за стол и принялся вновь просматривать материалы, связанные с Павлом Виноградовым.

Изредка Митяй бормотал себе под нос слова, которые попадались ему в жизни впервые.

— Кор-де-ба-лет, значит… Премьер! Ну-ну…

Вошел Лепиков, который в одной руке нес компот, в другой — блюдце с баранками, а дверь ухитрился открыть носком ноги.

— Ты прям как в балете, — буркнул Манухин.

Он отхлебнул компота, с шумом втянув его в себя, и принялся грызть баранку. Лепиков сел за свой стол и стал ждать новых поручений.

— Виноградов ел в театре один раз, — сказал наконец Манухин. — Ваня сказал, труп был уже окоченевший. Да еще костюм этот балетный… Короче, его убили в театре. — Он доел баранку и почесал шею. — Мне нужен вахтер, который дежурил в ту ночь. Как его звали — Благушин? Вот с ним я прежде всего и буду говорить.

Через несколько часов Благушин сидел в кабинете перед столом Манухина. Вел себя вахтер спокойно и не производил впечатления человека, который чего-то боится.

— Скажите, это надолго? — спросил старик. — У меня сегодня смена…

Манухин не избрал себе никакой особенной стратегии; его стратегией было всегда — прислушиваться к своему чутью и действовать по обстоятельствам. Кроме того, его простое, даже туповатое лицо работало на него, и он знал это. Преступники, завидев его, расслаблялись; они опрометчиво считали, что человек с таким лицом не может быть им опасен. Вот и сейчас Манухин улыбался, а сам пристально следил за реакцией Благушина. Старик держался практически безупречно, он выглядел, как человек, ни в чем не замешанный.

Но именно его спокойствие наводило на подозрения. Когда тебя приводят на Петровку, должен же ты хоть чуть-чуть волноваться.

— Я принял дело от другого дознавателя, — пояснил Манухин, — вхожу, так сказать, в курс. Скажите, вам нечего добавить к показаниям, которые вы дали моим коллегам?

— Нечего, — твердо ответил старик. — Там все записано. Я подписал.

— И вы не знаете, кто убил Павла Виноградова, артиста кордебалета Большого театра, тысяча девятьсот пятнадцатого года рождения?

— Не знаю.

— Закрой дверь, — сказал Манухин Лепикову. Тот метнулся к двери и запер ее.

Манухин поднялся с места и стал засучивать рукава.

— Что вы делаете? — растерялся Благушин.

— Бить я тебя буду, вот что, — лаконично сообщил Манухин. После чего подошел к старику и ударил его один раз — коротко, но сильно.

Благушин согнулся надвое, ловя ртом воздух.

— Говори правду, сука! — Манухин повысил голос.

— Я ничего…

Манухин ударил его снова. Благушин упал со стула на пол.

— Все ты знаешь, — безжалостно объявил Митяй. — Ну? Говори! Еще раз скажешь мне, что ты ни при чем и невинный одуванчик, я так тебе врежу, что костей не соберешь, гнида старая…

— Я не могу… — залепетал Благушин, корчась на полу. — Пожалуйста… У меня внучка учится балету… Они мне сказали, что я пожалею… И она тоже пожалеет…

Лепиков глядел на своего начальника с восхищением. Тот сразу же безошибочно выделил слабое звено, которое могло привести их к разгадке, и методично принялся это звено обрабатывать.