Театральное эхо

Загадка: Островский «устарел», он тяжеловесен, мораль его скучна, лица примитивны. Почему же он всё время оказывается нужен?

Его симпатии: простота, подлинность, жизненность.

Его антипатии: изощренность, искусственность, книжность.

Его критерии: это «верно», это правда, это «как есть».

Недоверие к Островскому режиссеров: мол, скучен, несовременен. Желание «расцветить». Один советовался со мной: что, если жена Большова живет с Подхалюзиным? А сваха Говорилиха – в котелке и в пенсне – в лучшем случае чеховская Шарлотта.

Надо знать и любить этот быт – как к нему ни прикасаться, иначе выйдет пакость неизбежно. Старая Москва, Замоскворечье…

Добролюбов думал, что Островский ненавидит этот быт, купцов; Григорьев – что он им любуется.

Островский – и любил, и ненавидел, то есть был вполне художником.

Репутация складывается в литературе часто несправедливо. Репутация застывает, освященная авторитетами, и трудно, почти невозможно это поколебать. Несправедливость истории литературы, основанной на репутациях.

Репутация Островского заложена на сто лет Добролюбовым. «Самодуры» и их «жертвы». Борьба «старших и младших» («Отцы и дети»?), богатых и бедных («Антон-Горемыка»?), «своевольных и безответных» («Униженные и оскорбленные»?).

Катерина – «луч света».

Всё, что писал гениальный юноша двадцати девяти лет, Добролюбов, подогретый радикализмом эпохи, – всё это относилось к девяти первым пьесам Островского, к написанному за первые десять лет работы. Остальные сорок пьес остались за флагом, и к ним только прикладывали мерки, с трудом годившиеся и для раннего Островского.

Но то, что писал Островский в 1870 – 1880-е годы, было иным: по лицам, конфликтам, пониманию. Ни «Мудрец», ни «Бесприданница», ни «Таланты и поклонники» – в старые рамки не вмещались.

«Творение и сочинение»

«Человек тогда творит, когда он бессознательное, послушное орудие творческих сил природы. Сочиняет, когда комбинирует отвлечения (которых не существует)».

Режиссеры «не творят, а сочиняют».

Первая заслуга поэта: «через него умнеет всё, что может поумнеть».

«…Все вообще великие научные, художественные и нравственные истины очень просты и легко усвояются. Но как они ни просты, все-таки предлагаются только творческими умами, а обыкновенными умами только усваиваются, и то не вдруг и не во всей полноте, а по мере сил каждого».

Любовь и деньги – в тысяче вариаций.

Сейчас были бы сверхсовременны: «Бешеные деньги», «Последняя жертва».

«Мудрость пословицы» находил в пьесах Островского Белецкий. И это правда: «наконец поймет смущенный ум…» Но есть еще у Островского и мудрость жизни: и в том смысле, что «сказка – ложь, да в ней наказ» – то есть «урок», «поучение». И в том, что кончаться она должна покоем, счастьем и удачей.

Тайна имени

Между исследователями Островского идет давний спор: насколько значимы имена, которые драматург дает своим лицам? Вопрос любопытный не только в применении к Островскому и способный пролить свет на психологию творчества вообще.

В. А. Филиппов, Кашин – обращали внимание на обилие у Островского имен и фамилий знаменательных. Их нетрудно было на выборку назвать: Дикой и Кабаниха, Любим и Гордей Торцовы, Гордей – горд, Любим – любим, Дикой – дик и т. п. Бросались в глаза сочетания имен и фамилий, до краев напитанных иронической семантикой: квартальный Тигрий Львович Лютов («Не было ни гроша…»), Ермил Зотыч Ахов, Серапион Мардарьич Градобоев.

Островский будто играл в эти фамилии, яркость которых била в глаза всякому.

Значит ли это, что Островский наследовал традицию классицизма с его Добромыслами, Простаковыми и т. п.? Нет, конечно. Множество фамилий и имен у Островского не имеют как будто никакого смыслового наполнения: Незабудкина, Хорьков… Е. Г. Холодов, один из лучших исследователей Островского, даже вовсе усомнился в том, что у Островского часты случаи значимых фамилий, они казались ему исключением.

Между тем, готовя в издательстве «Художественная литература» трехтомное издание «Сочинений» Островского, я решил проверить это не выборочно, а по всем основным пьесам. Результат был неожиданным: Островский если и не всегда, то гораздо чаще, чем мы думаем, давал своим героям значимые имена и фамилии.

Подбирая имена, он нередко заглядывал в святцы, отмечая латинское или греческое значение имени. Фамилии же выбирал тоже не случайные, но незаметно для слушателя беря некоторые из областного словаря. Известно, что он был увлечен изучением говоров, местных речений, в особенности Тверской губернии (где он путешествовал в молодости) и костромских краев. Из местных диалектов и получили имена многие его герои.