Театральные люди

Прошлый год я много болела. Врачи упекли меня в Боткинскую больницу. где была хорошая отдельная палата. По ночам я там тоже писала, курила. А днем — капельницы, лекарства… В результате получился сборник «Больничная тетрадь». Там же я написала стихотворение памяти Галины Васильевны Старовойтовой. А дело было так: меня отправили в другой корпус на рентген в сопровождении одной милой девочки, чья высокая должность состояла в том, что она водила больных из корпуса в корпус. Больница огромная — без поводыря не дойдешь. И когда мы с ней и еще с одной женщиной вышли из корпуса, стоял чудесный день. «Мороз и солнце, день чудесный». Я так и продекламировала. А женщина сурово спросила девочку: «Ты хоть знаешь, кто это написал?» Девочка растерянно: «Наверное, Белла Ахатовна». Я рассмеялась с любовью к этой девочке, я и про нее потом сочинила: «Сама свежа как солнце и мороз». Все утро у меня было очень радостное настроение, но потом я вернулась в палату, включила телевизор, где меня уже ждала весть об убийстве Старовойтовой. Мы были знакомы. Последний раз виделись 12 июня прошлого года в Кремле, в Георгиевском зале. Тогда она, как гимназистка, бросилась ко мне. Мы обнялись, от всех уединились, и она мне как-то совершенно по-девичьи, с чудной доверчивостью сказала: «Я вышла замуж». Конечно, я обрадовалась за нее, но на секунду мелькнуло плохое предчувствие, опаска. Мне был известен ее нрав, ее непреклонность. Непреклонность доброго и чистого человека. Я понимала, с кем она состоит в поединке. Но, повторяю, это было только мгновение. Как же она была беззащитна в своем счастье! До сих пор у меня перед глазами стоит ее живой образ, такой трогательный, и выражение ее лица, доверительность, с которой она говорила мне о своем муже, об их браке. Она ведь долгое время вступить в него не решалась, видимо, хорошо зная, как непросты ее обстоятельства. Тогда, в больнице, сочинились стихи: «С колечком обручальным в лютой пасти возможно ль долго руку продержать?»

У подножия Везувия

Нынешнее мое ощущение времени довольно драматическое. Очень бедственное положение народа, преступность и, конечно, война. Если соотнести все эти обстоятельства, то надежды, кажется, почти уже не осталось. Особенно пугает война, страдания, связанные с этой войной, Югославии, Албании и Америки тоже. Потому что происходящее сейчас в Европе вредит образу Америки и содействует ее клеветникам и недоброжелателям. Ведь их злость состоит не из жалости к жертвам войны, а относится к собственным выгодам и интересам — все это колеблет без того хрупкую нашу демократию. Таково общее состояние не только нашей страны, но всемирное. Как будто человечество решило свои пороки возвести в абсолют и предъявить их мирозданию. И получается, что на мудрость правителей рассчитывать не стоит. Остается уповать только на праведников. Впрочем, если мы поверхностно вспомним всю историю человечества, то обитатели каждого столетия считали его трагическим. Это и войны, и крестовые походы, и чума, и холера, и даже испанка. И все-таки что-то их уравновешивало. Почему все не рухнуло, почему все это не кончилось, как пререкание между Везувием и Помпеей? Сюжет приблизительно один: громокипящее зло и беззащитная хрупкость, убийца и ребенок. Но все-таки мы как-то дотянули до конца тысячелетия и до конца этого столетия. Как? Непонятно…

* * *

В эту минуту раздался междугородний звонок. И размышления Ахмадулиной о конце века застыли в воздухе вместе с дымом ее сигареты, а сама она, отставив локоть с телефонной трубкой, вся обратилась в напряженный слух. Да, машина на завтра заказана, она готова… Как? Спонсоры отказали? Концерта не будет? Боря, мы никуда не едем! Призрак Уфы, так долго висевший над нами, в один миг рассеялся в вечерних сумерках, оставив лишь смутное ощущение общей неловкости: «Вы только не подумайте, что я корыстолюбива, я всего лишь бедна, благородно бедна, — печально зазвенела Белла, — я очень много выступаю совершенно бескорыстно, по разным возвышенным поводам, и уже привыкла, что никто не платит ни за книги, ни за выступления. Но сами приехать мы не сможем. Простите, простите…»

Она церемонно попрощалась с уфимскими стихолюбами и, повесив трубку, метнула в мою сторону лукавый и острый взгляд, от которого раньше останавливались правительственные лимузины и заводились тысячные толпы на стадионах. Нет, время Ахмадулиной не кончилось, ее время, может быть, только начинается. Время — ночь.

2000

У воды Данила Козловский

Повторяю: вода равна времени и снабжает красоту ее двойником.

И. Бродский