Театральный бинокль (сборник)

— Да, ты говорил, я помню... А где он будет, этот ваш банкет?

— В ресторане, где ж еще.

— В каком ресторане?

— Боже мой, Вера... не все ли равно? — поежился Раков. — Ну, в «Елочке», в парке, — довольна? Какая тебе разница?

— Там есть телефон?

— Телефон? — он расширил глаза. — Зачем? Ты что, хочешь звонить? А-а... опять ревнуешь? Да? Ве-е-ера!..

— А вдруг, пока ты там будешь развлекаться, со мной что-нибудь случится? — и жена отвела взгляд в сторону. — Ну, а вдруг? Вдруг? Вот я бы и позвонила — и ты бы приехал.

— Верочка, ничего с тобой не случится. — Раков ощутил нарастающее раздражение. — Рожать недели через две-три, не раньше... Так что — не мудри, не фантазируй, ложись в постельку или смотри телевизор, или вяжи свою кофточку. И не думай ни о чем!

— Ты так и не сказал — телефон там есть?

— Не знаю! — воскликнул он сердито. — Не знаю, не интересовался!.. Ах, черт... это ж надо — совсем сдурела от ревности. Постыдилась бы — повсюду звонишь, проверяешь, вынюхиваешь, следишь за каждым шагом...

— Не кричи на меня!

Раков знал, что жена вот-вот опять зарыдает, и лучше б ему вновь свести раскаленный разговор на шутку, но удержаться не смог, сорвался и громко и злобно продолжил:

— Твоя идиотская ревность мне надоела! На-до-е-ла! Опротивело твое нытье! Господи!.. За что такие муки?! Прихожу домой уставший, издерганный, измочаленный, думаю: вот отдохну! — а тут вечное нытье, бабьи подозрения... Вера, ты поглупела, что ли?

Она заплакала — грубо, с надрывом, криком. Шатаясь, сделала два шага, привалилась животом к столу. Слезы часто капали на полированную поверхность.

— Еще пожалеешь... пожалеешь... — бормотала она, всхлипывая. — Сам потом пожалеешь, что так мучал меня. Будешь жалеть... а будет поздно. Мне нельзя так расстраиваться!.. Мне мой врач говорил: не расстраивайтесь, берегите себя... а я все плачу и плачу... и все из-за тебя!.. Вот родится уродик — тогда пожалеешь... да поздно будет...

— Замолчи, — взмолился Раков, сжимая пальцами виски, — ради бога, замолчи. Ну, пожалуйста, ну, я очень тебя прошу — замолчи.

 

18.45—19.25

«...Ракетов тщетно пытался настроить себя на рабочий лад — требовалось срочно писать заявку на киносценарий по собственному роману. Соответствующая телеграмма от режиссера с соблазнительным предложением лежала перед ним на столе. Вчера же состоялся и телефонный разговор, насыщенный комплиментами и подстегиванием энергичного мэтра: «Скорей, скорей, товарищ Ракетов! Чтоб через неделю заявка была готова. Договор — гарантирую. Аванс — гарантирую. Мы с вами такую «нетленку» сварганим!.. Хотите в Канны прокатиться?» — «Не хочу», — ответил Ракетов, а режиссер закричал: «Гарантирую!» — захохотал и бросил трубку.

Ракетов смотрел на чистый лист бумаги. Он не собирался писать никакую заявку, и «нетленку» он творить не хотел, да и вообще никаких честолюбивых желаний он не испытывал... Но он знал, что сделает все, что надо, и сделает в лучшем виде, «со знаком качества», «по большому счету», и вскоре наверняка получит за это какую-нибудь премию и, может быть, даже не одну.

Он предвидел свой грядущие триумфы. Но собственная прозорливость его не радовала, а бесконечная удачливость тяготила. Душа тосковала, томилась, стенала, скованная золотой цепью ненужных побед.

Что за причудливые капризы?

Пред ним открывался широкий и прямой проспект, устланный бесконечной ковровой дорожкой. Добро пожаловать, товарищ Ракетов!

А он, неблагодарный, норовил свернуть с прямой дороги и жадно оглядывался по сторонам, всматриваясь в сумрачный соблазн нехоженных троп и глухих переулков.

На каждом перекрестке для него вспыхивал зеленый свет. А он зачем-то стоял, дожидаясь, когда же зажжется красный. И не мог дождаться...»

В автобусе было душно.

«В автобусе было так душно, что хотелось упасть в обморок», — быстро подумал Ракитин фразой для своего романа.

— Бани! — крикнула кондукторша в микрофон. — Следующая — «Космос»!

«Кинотеатр «Космос», потом цирк, а потом — мне выходить», — подумал Ракитин и стал пробираться к задней двери, фантазируя на ходу: — «Где вы сходите?» — «В космосе! В космосе моя остановка! Шофер, не забудьте в космосе остановиться!..»

Над дверью ветхая табличка: «Нет выхода» — и Ракитин тут же придумал кадр-эпизод для финальных глав романа: Ракетов идет по подземному переходу — и видит табло: «Нет выхода», — поворачивает направо, и там: «Нет выхода», — бежит налево, назад, и прямо, и снова направо — и всюду мерцают, светятся, мигают, подмигивают два строгих слова: «Нет выхода», «Нет выхода», «Нет выхода», «Нет выхода»...

Чуть выше старой таблички («Нет выхода») — свежая, чистенькая, яркая, недавно привинченная: «Нажмите кнопку, если хотите сойти».

Ракитин нажал кнопку — и быстро подумал: «Нажмите кнопку, если хотите!» — или нет, лучше так: «Нажмите кнопку, если хотите сойти с ума».

Ракитин медленно брел по вечерней улице, на ходу сочиняя эпизоды своего романа. Шум, разговоры, шуршание шин — все это мешало ему сочинять. Вообще, все мешает сочинять. Так всегда. Жизнь мешает творчеству, отвлекает.