Тебе держать ответ

«Твой брат думает иначе», — едва не вырвалось у Адриана — и ему нестерпимо захотелось сказать это вслух. Сказать, что знает Тома… Тобиаса. Что он до сих пор жив. Сказать — и посмотреть, что отразится в лице этого красивого, умного, холёного мужчины, так складно и, казалось, так искренне говорившего о своей любви к клану. И понять, тогда в самом деле понять, так ли уж он искренен в действительности.

Но он ничего не сказал. Просто смотрел Рейнальду Одвеллу в спину, молча, пока тот уходил.

Когда дверь закрылась и в замочной скважине со щелчком повернулся ключ, Адриан без сил опустился на постель. Он устал, у него болело всё тело, он опять чувствовал себя больным. Он стал стаскивать с себя рубашку, ворот которой так заботливо укладывал лэрд Рейнальд — и застыл на полпути, с поднятыми руками и задранными локтями.

Он слышал голос.

«Адриан…»

Очень далёкий, неуверенный, как будто уставший от долгих, бесполезных воззваний, но звавший всё равно. Смутно знакомый. И в то же время — совсем чужой.

«Адриан… Адриан… Адриан…»

Он зажмурился. Том говорил ему, что это случится. Что он услышит это однажды. Что она всегда говорит с такими, как он. Умеет как-то находить их. И напоминать им о том, что они ей обещали, если им не посчастливится забыть или сделать вид, будто забыли…

«АДРИАН».

Она уже была здесь. Здесь, в нём, в его голове. Совсем рядом. Она нашла его и поняла это. И обрадовалась.

Его обдало холодом, когда он ощутил её радость.

«АДРИАН! Я знала! Знала, что ты жив, что ты здесь! С тобой всё в порядке? Ты сердишься на меня? Но я знала, что ты должен оказаться там, именно там, Адриан. Ты должен быть там, где…»

Она говорила торопливо, сбивчиво, и каждое слово будто вбивало гвоздь в его висок. На мгновение ему захотелось раствориться в этом голосе, нырнуть в него и утонуть, и не слышать никогда ничего больше… Адриан стиснул зубы, заставляя себя вынырнуть из этого омута. Отчего-то ему стало противно, неизъяснимо противно слышать этот голос — хотя он знал, что она права, и он делал, и ещё сделает то, что она сказала. Но слышать её он не хотел. Не после того, как она продала его Индабиранам — не важно, почему, и о чём она в это время думала, и кому она желала добра.

«Никто никому не желает добра», — подумал Адриан Эвентри, ложась на мокрую измятую постель, где метался в бреду столько дней. Рейнальд Одвелл сказал, что не бывает дурных людей, но он сам запутался в собственной лжи. Если нет дурных людей, то и хороших тоже нет. И добра никто никому не желает, так же как и зла. Каждый лишь стремится сделать то, что он хочет и должен сделать.

«Вот и я, — решил Адриан, — буду заботиться только об этом».

С этой мыслью он закрыл глаза и больше уже не слышал никаких голосов.

3

Ему сшили новую рубашку взамен порванной. На миг у Адриана мелькнула шальная мысль: а что, если и эту порвать, опять сошьют заново? Так полотна не напасёшься. Тем более что полотно это наверняка из здешних запасов, из сундуков его матери. Поэтому он не чувствовал себя вправе так по-детски мелочно пакостить своим захватчикам. Это было просто глупо.

На третьей неделе своего пребывания в родных стенах Адриан наконец вышел из бывшей комнаты Анастаса. Двое незнакомых с виду солдат, с красно-оранжевыми лентами на древках алебард, отвели его вниз. Они не прикасались к нему; один шёл впереди, освещая факелом крутые ступени, другой замыкал, не давая возможности незаметно улизнуть в боковой проход.

Когда тяжёлые двери большой пиршественной залы распахнулись, у Адриана перехватило дыхание.

Дубовые столы, крытые багровой бархатной скатертью, нескончаемым рядом тянулись вдоль стены. Они уже были до отказа завалены яствами, отражение пламени настенных факелов колебалось на поверхности вина в кувшинах, бульонов в супницах и соусов на широких плоскодонных блюдах. Пир ещё не начался, это была только первая партия блюд, и слуги торопливо сновали туда-сюда, заканчивая сервировку. В зале стоял негромкий гул: скамьи вдоль столов были заполнены людьми, в основном мужчинами в боевом облачении и ярких цветах. Тут были жёлтый и оранжевый цвета Харротея, белый и малиновый Коралорна, бирюзовый и чёрный Гэнгрила, красный и охровый Чейзера, и другие, которых Адриан не узнавал. Их объединяло одно: все они были септами Одвеллов. Их жён с ними не было, зато было несколько шлюх — развратного вида девок с крашеными волосами и подведёнными сажей бесстыжими глазищами, в откровенных платьях, из корсажей которых едва не вываливались обвислые груди. Они были ещё почти трезвы и потому вели себя не слишком нагло, только хихикали и жались к бёдрам мужчин.