«Я всё время убегал, — подумал Том. — Убегал и прятался. Я и его хотел заставить убежать и спрятаться, даже не спрашивая, этого ли он хочет. Просто я не понимал, как можно хотеть другого? Как можно принимать на себя такое бремя, если оно исходит не изнутри тебя, а извне, если оно тебе навязано? Я трус. И даже будучи трусом, я сломал жизни стольких людей — Камиллы, Сусанны, отца и братьев… Я начал войну, но не захотел признать её своей. Я и теперь этого не признаю. Я просто стою в стороне и смотрю, как продолжают падать костяшки оттого, что я коснулся пальцем одной из них… Костяшки или кости — не всё ли равно».
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он. — Чего, всех богов ради? Что мне сделать, чтобы ты… чтоб ты меня наконец отпустила?
И женщина, которая не была Камиллой, женщина с лиловыми глазами и спрятанной сединой в волосах, женщина, бывшая чем-то, что он ненавидел, но никогда не мог понять, выдохнула, будто долго, очень долго ждала именно этого вопроса. Вскинула руки — белые, как её седина — и обвила их вокруг его шеи, так, что он почувствовал, понял — и, о боги,
«Не смог и не смогу. А ты, Адриан Эвентри… ты — сможешь?»
— Что мне сделать? — хрипло спросил Тобиас Одвелл, Тот, Кто был когда-то в Ответе за всё.
— Только одно: прости меня, — ответила Янона Неистовая и оставила бренное и тесное тело женщины, которой притворялась.
Часть 8
Начало
1
Человек, жаждущий как можно сильнее выделяться в толпе, должен следовать нескольким нехитрым правилам. Прежде всего ему надлежит закутаться в чёрный плащ, низко надвинув капюшон на глаза. Путешествовать он должен верхом, шагом, не понукая лошадь, а если случай либо необходимость занесут его в людное место вроде таверны, то двигаться он должен боком, вдоль стенки, заказ произносить приглушённым бормочущим голосом, а затем, ни в коем случае не озираясь по сторонам, торопливо скрыться в жилом крыле.
Тот, кто будет следовать этим наставлениям, может быть совершенно уверен, что привлечёт пристальное внимание каждого, имеющего глаза.
Обо всех этих простых и очевидных правилах леди, скрывшаяся за портьерой, отделяющей обеденный зал гостиницы «Седой филин» от спален, явно не имела никакого представления. Из этого Эд сделал вывод, что пробираться куда-либо тайком было не в её привычках. Если бы не полный набор вышеназванных действий, Эд бы даже не обратил на неё внимания — в гостинице было людно и шумно, и до прибытия таинственной леди в зале не наблюдалось ни одного человека в плаще с капюшоном. Если бы леди изволила спросить мнения Эда на сей счёт, он бы охотно поведал ей, что самый лучший способ замаскироваться — это выйти на люди голым. Разумеется, только слепой не обратит взгляд на такого человека, но после, если свидетелей спросят, они опишут каждый мускул и каждый шрам виденного ими чудака, не говоря уж о более пикантных приметах, но ни один из них не вспомнит его лица.
Впрочем, благородная леди всё равно вряд ли бы согласилась использовать подобный способ конспирации, даже несмотря на его очевидную эффективность.
Среди слуг, снующих по заполненному залу, Эд выбрал самого юного и подозвал его.
— Кто эта леди? — спросил он, неуловимым жестом опытного фокусника извлекая золотую монету и столь же неприметно перемещая её в ладонь мальчишки.
— Какая леди? — удивлённо спросил тот.
— Леди в чёрном плаще, которую ты только что пропустил в спальни.
— Да Гилас с вами, сударь, — ещё сильнее удивился тот, зажимая монету в кулаке. — Вовсе никакую леди я не отводил в первую комнату слева на втором этаже. Вам померещилось.
Эд благодарно улыбнулся и попросил ещё вина, главным образом чтобы отослать мальца и дать себе время докурить трубку. Дело, по большому счёту, не в том, что он маялся скукой, и даже не в том, что с тех пор, как он выехал из Сотелсхейма, у него ни разу не было женщины. И уж совершенно точно не в том, что он искал повод и средство оттянуть миг, когда прибудет к месту своего назначения…
Просто он заметил женщину, которая, хоть и действовала несколько наивно, однако же довольно успешно старалась остаться незамеченной. Будь на месте Эда кто-нибудь другой, он ощутил бы разве что досужее любопытство, усмехнувшись про себя забавной случайности. Но в жизни Эда Эфрина не бывало случайностей. Его жизнь стала намного труднее с тех пор, как он понял это — и одновременно намного легче, потому что с тех пор он не знал колебаний. Ныне нечто зависело от того, останется ли он на месте или поднимется наверх следом за таинственной леди. Что именно — он не знал.
Докурив и выбив трубку, Эд поднялся и вышел из обеденного зала в спальное крыло.