Тебе и Огню

 - Для его распятия. И никаких проволочек уже не предвидится...

 - Каких проволочек?

 - Ну, знаешь... Всегда что-то может случиться... Что-то там не заладится...

 - И что Жора? - спрашивает Лена.

 - Жора... Жора не был бы Жорой, если бы не прорёк: «Imiles, expedi crucеm!» (Иди, воин, готовь крест! - лат.). Это он сказал Валерочке - воину! - который просто оцепенел. Его на виду у всех присутствующих обозвали воином, воином! Он вдруг поверил, что единственный способ избавиться от Жориного ига - собственноручное участие в Жорином распятии. Валерочка был откровенно счастлив, просто неистово счастлив: «Я распну, распну его!». Он не орал это на весь мир, орали его глаза: «Я распну!».

 И он постарался: в тот же день Жорин крест был готов! Баснословно красивый и крепкий крест...

 - Из ливанского кедра?

 - Хо! Бери выше! Из той самой секвойи, гены которой...

 - Из какой той самой?

 - Прожившей десять тысяч лет и помнившей звуки арфы Орфея. Я же это уже рассказывал сто тысяч раз! Нам привезли её...

 - Надо же!

 - Да! Свежесрубленной! С золотистыми капельками живицы по бокам сруба... Запах - просто божественный!!! Валерочка сиял... Никаким пластиком и не пахло.

 - Ты так рассказываешь, - говорит Лена, - словно сам принимал участие...

 - Принимал... Запах - умопомрачение!..

 Я шумно втягиваю воздух, закрываю глаза...

 - Жору, рассказывала Юля, подвели к кресту... Нет! Когда Иисус, кивнул, мол, начинаем, мол, поехали, Жора сам подошёл к кресту... Его бросились сопровождать всем миром все, кто только мог... Головы вдруг зашевелились, руки замахали, как лопасти ветряков, и эта туча человеческих тел вдруг надвинулась на него... Как... Его окружили плотным кольцом... Обступили... Все хотели к нему прикоснуться, как бы принимая этим прикосновением участие в общем деле... Это как бросить свою прощальную горсть земли на крышку гроба. Юля тоже было рванулась к нему, но чьи-то крепкие руки удержали её за плечи. Она даже не оглянулась, чтобы узнать, кто посмел её удержать - всей душой рвалась к Жоре. Потом ей-таки удалось протиснуться к самому кресту. Жора к тому времени уже уселся на крест. Он был в жёлтых шортах и белой футболке, кеды, его любимые кеды... глаза синие-синие, взгляд светлый, обычный, ничего не выражающий... Не сияющий, не надменный (я не помню, чтобы Жора когда-нибудь смотрел на кого-нибудь надменным взглядом. Даже на Переметчика с Авловым и Ергинцом он смотрел с жалостью и всепрощением. Ни одного слова не было произнесено, действо вершилось помощью жестов и кивков. Только Иисус менялся в лице - то улыбался, то щурил глаза, то вдруг задумывался... Или громко смеялся... Дурацким смехом... О чём он мог думать? Юля...

 - В самом деле, - спрашивает Лена, - что же всё это значило? Для Иисуса, для Жоры, для тебя, для Юли?.. Ты можешь коротко сформулировать объяснение всей этой шекспировской истории...

 - Трагедии!

 - Это была трагедия? Ты можешь пояснить... Фарс какой-то!..

 - Пробую...

 - Скажем, что послужило...

 - Кто взвёл и спустил курок новой мировой истории?

 - С чего-то ведь началась эта катавасия. Смех смехом, но сотворить такое вот чудо, это, знаешь, не каждому...

 - Жора даже достал из кармана свои чётки...

 - Он бы ещё трубку свою раскурил!

 Наталья стояла молча.

 - Лёсик предложил ему сигарету, Жора, кивнув, поблагодарил и спросил Лёсика - «скажешь?», на что Лёсик добыл носовой платок и высморкался. Ему нечего было сказать. И тотчас над головами зашелестели слова... Как листья... Тишина была разрушена вмешательством... Да, говорили, что...

 - Кто говорил?

 - Юля! Юлины друзья! Она тотчас же вызвонила всех своих друзей... Все страны и континенты... У неё ведь весь мир был в кармане, да, все, кто её знал, тот же час набивались к ней в друзья, в лучшие друзья, просто липли к ней, ну, ты знаешь нашу Юлю, она ведь...

 - Знаю, знаю...

 - Как...

 - Ага, как... ты рассказывал...

 - Ей просто некуда было спрятаться от этого мира, все к ней тянулись, ринулись как...

 - Знаю...

 Наталья только молчала...

 - И вдруг Юля как заорёт: «Света, света!.. Ещё света!..». Будто ей было мало света... Света этого белого беспощадного солнца и этого белого, как чаячий пух, смертельно-ослепляющего креста, и этого ослепительно синего, как вода северного фьёрда света Жориных глаз...

 «Ещё светааааа!».

 Как истерика!

 Ей дали...

 - Ведь весть о распятии, как только Жору схватили, разнеслась мигом...

 - Да, ты говорил. Разве его схватили? Он же сам добровольно...

 - Говорили, что все нобелевские лауреаты мира, кто на то время был жив, тот же час бросили все свои дела и устремились с благодарностью к нашему Иисусу, к Жоре... Всё, что они открыли и чему научили мир, считали они, явилось свидетельством Жориной гениальности... Отцы церкви всх конфессий наперебой предлагали причислить Жору ещё при жизни, при последних его часах жизни, к лику святых... Жители Гвинеи, узнав о распятии, съехались к хижине Гогена...

 - Гаити, - говорит Лена.

 - Что «Гаити»?

 - Гоген жил, кажется, на Гаити...

 - Ну, да бог с ним... На Азорских островах, где-то рядышком с Атлантидой...

 - Рест, какой Атлантидой?