Тебе меня не получить

– Это знак твоей крови? – наконец, сказал рогатый, вычерчивая в воздухе когтём узор. Между ним и девушкой повис вполне вещественный, чуть светящийся синеватым, символ Дома высокого Неба. Знак Ноэ. Ора нехотя кивнула. Демон ещё разок глянул на неё, мол: «Так что ты мне тут втираешь?» – и отвернулся. – Твой отец убил мою мать и Крови Чёрной розы больше не будет. Теперь не будет и Крови Побега, потому что он убил мою сестру. Две нити просто выдернули из Ожерелья. Тебе не кажется, что ты мне должна?

– Да я-то тут при чём?! – почти крикнула Ора. Сжала кулаки так, что ногти до боли впились в мякоть ладоней, вскинула голову, рассматривая белоснежный потолок. – Насколько я знаю, де… тьемены тоже вовсе не овечки. Вы…

– Что ты можешь знать? – хмыкнул этот самый тьемен и теперь Роен отчётливо видела, как встопорщилась грива у него на хребте, рогатый-то стоял спиной к девушке.

– Представь себе, знаю! Видела, что вы делаете с эльдами.

– Видела, говоришь? – рявкнул демон, и вдруг оказался так близко, что Роен едва ему в шею носом не ткнулась, но он перехватил атьеру за подбородок, больно сдавив челюсть, царапая когтями щёки. Навис, даже не подавляя всей своей громадой сверху, а давя почти физически. Его глаза, посветлели, налились желтизной, чернота вытянулась в две нитки, как зрачки змеи. – Видела? – прошипел тоже совершенно по-змеиному. – А ты когда-нибудь видела, чтобы олени объявляли кровную месть охотникам? Чтобы вот так, от корня, до последнего побега? – спросил вдруг абсолютно спокойно.

– Мы не олени! – хрипнула Ора.

Всё-таки челюсти было очень больно.

– А это тебе кто сказал? – холодно поинтересовался рогатый, отпуская атьеру. – Тебе это не к чему, но, вообще-то, Жемчужную Нить нанизали для нас. Мы создания Шестерых и Одного. А вас… Вас развели. Как оленей, – здоровяк снова усмехнулся. – Но всё это к’щаргово дерьмо. Тебе достаточно знать, что я любил свою мать, – он помедлил, ухмыльнулся ещё шире и добавил почти на распев: – Косуля.

– Тот мальчик тоже любил свою мать! – выпалила Роен.

– Хорошее имя. Тебе идёт, Косуля, – демонстративно её не слыша, заявил здоровяк. – Кстати, у тебя ещё кое-что моё есть.

Ора даже не успела спросить, о чём он говорит, а демон провёл у неё ладонью перед лицом, будто что-то сдирая. Девушке на самом деле показалось, что от неё нехотя, медленно, цепляясь за кожу, отлипает масляная плёночка. А вместе с ней отдаляется, перестаёт быть частью неё самой бравада, и бездумная храбрость, заставлявшая нырять под копыта лошадей; и желание насолить всем и вся, толкнувшее на боковую лестницу храма; и баранья уверенность, будто лишь она знает, как будет правильно; и наглость, позволявшая… многое позволявшая.

Плёнка отлипала, оставляя Ору Роен такой, какой она родилась.

***

 Демон шагнул в раму, за которым призрачно розовел Лабиринт, как в обычную дверь, и исчез. Правда не сразу: сначала пропала рука с ногой, половина головы – лицо будто отрезали, остался лишь затылок с рогами – а там уж и всё остальное, но по ту сторону, между перламутровыми колоннами, не появилось ничего, даже кончика сапога.

Сказать, что это выглядело жутко – ничего не сказать. Ора даже рот ладонью зажала, чтобы не завизжать. Видят Шестеро, если б завеса располовинила рогатого, если б хлынула кровь и полезли разрубленные кости, было б не так дико и страшно.

Решимость немедленно удрать из спальни, окончательно превратившейся в эдакий садик, растаяла, не оставив и следа. Роен никак не могла заставить себя подойти к раме, стояла, трясясь перепуганной мышью, мяла подол так, что ткань трещала. А Лабиринт мерцал, будто насмехаясь.

Ора зажмурилась, стиснув зубы до боли в клыках.

– Косуля, – процедила, – вот уж точно…

Ужас ухмыльнулся под закрытыми веками гнилым оскалом.

Это что ж получается? Та, кем она была, какой сама себя представляла – всё враньё? И на самом деле до сих пор жила какая-то совсем другая Ора Роен, трусиха и паникёрша, а весь её пресловутый характер – это всего лишь «подарочек» демона, да не того, с которым прабабка спуталась, а вполне современного? И вот он, значит, даденное отобрал, а осталась жижица, готовая растечься пованивающей лужей?

Кто тогда не побоялся разошедшегося папеньку дрыном перепоясать и на голубом глазу объяснял похмельному родителю, что тот просто так неудачно с лестницы упал, да еще два раза? А ведь с перебравшим атьером Роен даже оровы братья связываться не рисковали. Кто не раз в лесу ночевал, бывало, что и зимой, пургу пережидая? Кто, столкнувшись нос к носу в малиннике с медведем, за нож схватился, вместо того, чтобы визжать и в обмороки падать? Помнится, бурый тогда тоже очень удивился и предпочёл убраться восвояси, щедро окропляя окрестные кустики продуктами собственного ужаса. Кто вытащил из полыньи провалившуюся под лёд сестрёнку? Кто, в конце концов, спёр у старшей Наставницы её знаменитые розовые панталоны и повесил их на люстре в общей трапезной?

На это всё её тоже демоны подбили, так, что ли?

Правда, сознаться в краже нижнего белья смелости так и не хватило. Да ну к бесам!