Тебе не сбежать от меня

На глаза наворачиваются злые слезы, но времени поплакать и себя пожалеть нет. И я начинаю отчаянно и истошно орать в безумной надежде, что меня кто-то услышит из соседнего коттеджа. Окна в нем светились, а во дворе припаркована всего одна машина, так что вероятность того, что там сейчас не происходит шумная вечеринка или разнузданна оргия, велика. Правда, в такую погоду окна люди не открывают, но ничего другого мне не остается, кроме как орать подобно застрявшей на дереве кошке.

— Помогите! — я охрипла уже спустя десять минут, руки уже почти не держат, а отмороженная задница не чувствует ветку. Того и гляди потеряю равновесие и свалюсь, свернув себе шею.

Сколько я реву и ору, не знаю, но в какой-то момент я слышу низкий басистый лай, и удваиваю усилия по привлечению внимания к моему бедственному положению. И наконец они увенчиваются успехом.

Сначала на опушку выбегает алабай. Он совершает круг почета, а потом усаживается под сосной, на которой я сижу, и выжидающе на меня смотрит. Минут через пять по его следам на полянку выходит человек, судя по комплекции, мужчина. С моего места он кажется мне мелким, но, если он способен меня вызволить, согласна считать его божеством.

Алабай тут же подает голос и облаивает меня, показывая хозяину, куда ему нужно смотреть.

Мужик задирает голову и произносит выразительное:

— Б*я.

Это звучит у него как-то безэмоционально, обыденно и устало. Будто он каждый день снимает девиц с деревьев. Что тут такого? Бывают дни и похуже. Иногда их на дереве сразу несколько.

Выражение его лица мне не видно, только черный провал в обрамлении капюшона.

— Снимите меня, пожалуйста, — всхлипываю я.

В ответ на мой голос алабай заходится в лае.

— Тихо, — негромко, но весомо произносит тип, и не только затыкается псина, но и мне хочется тоже помалкивать.

Какое-то время мужик осматривает дерево, разглядывает меня, а потом командует:

— Разувайся.

Глава седьмая

— Зачем? — обалдеваю я.

— За тем, чтоб ты мне каблуком ничего не проткнула, когда прыгать будешь, — буднично поясняет он.

— Прыгать? — я не верю своим ушам. — Не буду прыгать!

— Слушай, коза, есть два способа слезть с этого дерева, точнее их больше, но сейчас тебе доступно только два. Я понятно выражаюсь?

Вот как-так? И говорит вроде тихо, а слышно его хорошо. И от голоса его пробирает похлеще, чем от мороза.

— Первый — слезть так же, как залезла, — предлагает мужик.

— Не могу, — мотаю я головой. — Руки устали, я не удержусь. Ствол слишком широкий.

— Второй, — продолжает он, — прыгнуть.

— Я разобьюсь, или сломаю шею, — снова начинаю заливаться слезами, хотя понятно, что мужик прав.

— Будешь прыгать на меня, потому и говорю: разувайся.

После долгих торгов, во время которых я очень боюсь, что он устанет меня уговаривать, плюнет и уйдет, была разработана технология моего спасения, которая устроила всех: незнакомца в большей степени, меня в меньшей, но иного волшебного способа, увы, не нашлось.

С трудом сняв обувь и сбросив ее вниз, я устраиваюсь на ветке, как попугай на жердочке. И, дождавшись команды, падаю спиной назад.

Вперед лицом я прыгать отказывалась, потому что страшно.

Визжать я начинаю сразу, еще до того, как перестаю чувствовать попой опору. Мне кажется, я так высоко забралась, что и падение будет длиться долго, но, к счастью, шлепаюсь я довольно быстро.

— …ять!

Кажется, я из кого-то выбила дух. Не успеваю я позлорадствовать над мужиком, который настолько неподготовленным ходит в лес, что не берет с собой ни стремянку, ни веревочную лестницу, как мне доводится почувствовать себя на его месте. Ибо алабай, решивший, что у нас тут веселые игры, плюхается на меня сверху.

— Фу! — командует спаситель собаке сдавленным голосом, и через минуту я возвращаю способность дышать.

Но расслабиться и порадоваться мне дают.

— Слезь с меня, курица.

И скатывает меня с себя в сугроб. Поднявшись на ноги, он ухватывает меня за рукав, протягивает псине его понюхать и дает ей команду искать. Через пару минут собака по одному приносит мои слегка прокушенные и обслюнявленные ботильоны, забитые снегом.

Мужик, который при ближайшем рассмотрении оказался просто огромным, посмотрев на то, как я горестно двумя пальцами принимаю обувь, вздыхает обреченно и забрасывает меня к себе на плечо.

Мне немного неудобно висеть вниз головой, но я благодарна. И за спасение вообще, и за то, что не приходится снова топать по снегу. Поэтому не вякаю. Понятно, что на руках по сугробам он меня далеко не унесет. И вообще, он такой суровый, хорошо, что не за ногу волокет.

Идти, слава богу недолго, уже минут через десять меня проносят через высокие ворота и сваливают на террасе в кресло из ротанга, где, поджав под себя ноги в обледенелых носках, я и окукливаюсь, пока спаситель ходит запирать ворота и запускать собаку в вольер.

Вернувшись он замечает, что я растираю уже в конец озябшие ступни.

— Баня затоплена, сейчас отогреешься, — успокаивает меня.

С этими словами он откидывает капюшон, и я понимаю, почему не могла разглядеть его лица.