Тебе, с любовью…

Я сижу в школьной библиотеке и улыбаюсь как идиот. Я еще не привязал этот аккаунт к своему мобильному. Если честно, не верил, что она мне ответит. Вчера я долго не мог решиться оставить записку. Болвандес, то есть Фрэнк, все спрашивал меня, почему я такой дерганый. Я ответил, что у меня наркотическая ломка. Он пихнул меня в плечо и попросил не шутить о подобном.

Я выхватываю взглядом дату. Среда. Это сегодня. И не просто сегодня. Письмо отослано четверть часа назад. У меня учащается пульс. Она может быть здесь. В этой библиотеке, в эту самую минуту.

Я стараюсь незаметно оглядеться. За большинством компьютеров сидят ученики, но непонятно, кто чем занимается. На всех мониторах наклеена защитная пленка, из-за которой увидеть, что происходит на экране, можно, только глядя на него в упор. В библиотеке кого только нет, начиная прыщавым девятиклассником и заканчивая азиаточкой с розовыми прядями в волосах и одеждой, смахивающей на пижаму.

В голове эхом отдается голос Рэва: «Может оказаться, что она – пятидесятилетний мужик, кайфующий от такой фигни».

Выкидываю эту мысль из головы и снова осматриваюсь. Все чем-то увлечены: печатают или читают. Никто не оглядывается воровато, как я.

Ну и болван же я. Зачем ей воровато оглядываться? Она могла прислать имейл из дома. На нем же нет штампа вроде «Отослано из библиотеки школы Гамильтон».

Библиотекарша идет к своему компьютеру. Выглядит она лет на семьдесят, но я понятия не имею, как к ней обращаться.

– До звонка три минуты. Сохраните свои данные, если еще не сделали этого.

Я не успею сочинить ответ за три минуты. Особенно если он будет касаться критики в адрес моего ника. Выключаю компьютер и вскидываю на плечо рюкзак.

Коридоры забиты разбредающимися по кабинетам учениками, и я вливаюсь в общий поток. Достаю мобильный и добавляю новый имейл в сборщик писем, чтобы получать уведомления о сообщениях от девушки с кладбища.

Резко останавливаюсь. Ее письма будут падать в тот же ящик, что и уведомления о явке в суд или школьных наказаниях. Мне это не нравится. Очередное напоминание о моей сути.

Залезаю посмотреть, есть ли у сервера Freemail собственное программное приложение. Бинго. И в нем не только есть почтовый ящик, но и чат, и возможность выбрать индивидуальные настройки. Чего это я так разволновался, увидев наличие чата? Я даже не знаю эту девушку. Но не упускаю шанса посмотреть, в Сети ли она. Ее нет. А может, у нее нет этого приложения.

Когда я вхожу в кабинет, наша классная пытается усадить всех на место. На собрании болельщиков, наверное, и то тише, чем здесь. На меня никто не обращает внимания. Меня это устраивает. Я плюхаюсь на заднюю парту и принимаюсь печатать ответ.

Глава 12

От: Мрак

Кому: Девушка с кладбища

Дата: среда, 2 октября, 8:16:00

Тема: О мрачноватости

Мы начали переписываться на кладбище. Уж кому-кому, а не нам судить о мрачноватости наших ников.

Я долго размышлял о том, что сделал твой отец. О том, как он собирался избавиться от фотооборудования твоей мамы. Когда умерла моя сестра, мама не хотела убирать ее вещи. Она отказывалась притрагиваться ко всему, чего касалась Керри. Перед выходом из дома сестра ела сэндвич с сыром и оставила у раковины тарелку с крошками. Она обожала горячие бутерброды и делала себе по одному каждый день. И каждый день оставляла чертову тарелку у раковины. Мама не раз ругала ее за это.

– У нас есть посудомоечная машина, Керри! Пойми, никто не будет прибираться за тобой всю жизнь!

После смерти Керри тарелка стояла у раковины неделями, потому что мама не могла прикоснуться к ней. Остатки хлеба заплесневели, и их облепили муравьи. Смотреть на это было невыносимо, и я попытался тарелку помыть. Думал, так будет лучше. Ведь тогда бы этого не пришлось делать маме.

Мама наорала на меня, запретив прикасаться к любым вещам сестры. Я никак не мог понять, из-за чего она так расстроилась. Я убежал. И спрятался.

Стыдно в этом признаваться. Даже чуть не удалил напечатанное. Но разве мы не для того развели всю эту анонимность, чтобы можно было, не смущаясь, рассказывать подобное?

Я никогда не боялся мамы, но в тот день испугался. Я опасался не того, что она причинит мне боль, хотя и этого тоже страшился. Она женщина маленькая и хрупкая, но в тот день показалась мне огромной. Я испугался ее горя. Оно оказалось намного больше моего, и я подумал, будто оно поглотит меня. Отец сидел в тюрьме, сестра умерла, а мама полностью ушла в свою боль.

Во всем этом виноват был я. Я боялся, что мама совершит какой-нибудь отчаянный поступок. Боялся ее потерять.

Я недолго прятался. Мама пошла меня искать, а мне некуда было идти. Мне было тринадцать. Она нашла меня в шкафу. Ее глаза покраснели, но она не плакала. И у нее был невероятно нежный голос. Когда я вылез из шкафа, она взяла мое лицо в ладони и извинилась. Мама гладила меня по волосам и говорила, что теперь мы остались вдвоем и должны заботиться друг о друге. Для начала я могу помочь ей на кухне.