- Слушай, Матвей, может, тебе сходить в прохладный душ или на улицу ненадолго выйти. Или, может, вообще догола раздеться и уксусом обтереться?
На последних моих словах глаза Матвея открылись и сосредоточились на мне.
- Ты что-то сказала про раздеться догола? Хочешь увидеть, насколько волосато моё лукоморье и каков там дуб?
- Ты дурак?
- А жаль. Там чудеса…
- Там леший бродит… - продолжила я на автомате.
- Ну, ни то, чтобы он там прям бродит сейчас. Так, кимарит. Скукожившись. Как бомж у батареи.
- Фу, боже! – спрятала я своё лицо в ладонях и откинулась на спину на постель в приступе тихого смеха, пока на моих коленях смеялся Матвей. – Моя жизнь больше не будет прежней. Как это развидеть?
- Ты уже представила? – дразнил меня Матвей и, поймав за руки, потянул обратно в сидячее положение.
- Я просто вспомнила, как выглядят бомжи. Не думала, что после тридцати у мужчин там всё настолько запущенно.
- Мне еще не после тридцати. Только-только тридцать исполнилось.
- Мм, пацан совсем, - усмехнулась и снова смочила полотенце, чтобы приложить его ко лбу мужчины, но сначала коснулась его ладонью. – Ты уже кажешься не таким горячим, как раньше.
- Опять шутки про мой возраст?
- И про него тоже.
- Издеваешься? – серые глаза смотрели в мои. Лёжа головой на моих коленях, Матвей казался мне совершенно уязвимым. Как ребенок, который, ко всему прочему, еще и с соплями.
- Хочешь я устрою тебе издевательство, которое ты сам же с собой и будешь делать? – хитро спросила я.
- Ты будешь издеваться надо мной моими руками? Это невозможно. Я себя любимого не обижу.
- Ну-ну, - ехидно ухмыльнулась я. – А ты знал, что человек абсолютно всегда видит свой нос? Куда бы ты ни посмотрел, всегда видишь кончик своего носа, просто настолько к нему привык, что не замечаешь.
- И что?
- Ничего, - хмыкнула я нарочито равнодушно. – Посмотри по сторонам. Видишь, что-нибудь необычное?
Чуть нахмурившись, Матвей слегка покрутил головой и посмотрел на стены и потолок.
- Расколдуй, ведьма! Какого хрена я начал видеть свой нос?
- Живи теперь с этим, - почти зловещим голосом поглумилась я над Матвеем, который начал плющить нос пальцем и смотреть по сторонам снова.
В какой-то момент, продолжая возмущаться «сломанной картинке», он закашлялся, едва не сломав своим затылком мою бедренную кость.
- Чуть лёгкие не выплюнул. Аррр! Грудак теперь горит.
- Я видела в аптечке солодку. Давай, заварю? Легче будет.
- Ну, уж нет! – тут же возразил Матвей, резко повернулся на бок и уткнулся лицом в мой живот согрев горячим дыханием толстую ткань своей же толстовки. – Добровольно эту хрень я пить не буду. В детстве напился.
- Не веди себя, как маленький, - взъерошила я его волосы, и правда начиная разговаривать с ним как с малышом. – Эта кака сделает тебе хорошо.
- Единственная кака, которая сделает мне хорошо, - это перцовка. Но если я её выпью, то у меня точно расплавятся глаза.
- Зато нос свой перестанешь постоянно видеть.
- Нихрена ты расколдуйку придумала!
Глава 13. Мотя
- Любовь ты узнаешь только после того, как боль познаешь, - сказал мне шаман с иссохшим лицом.
- Если это рэп-баттл, Тихон, то я сразу сдаюсь. Мой максимум – варенье-стихотворенье.
В густом дыму было трудно дышать, но Тихон не переставал чадить. Казалось, что невидимая рука снова и снова подсыпает в его трубку табак, иначе мне сложно объяснить, почему мне дышать уже нечем, а он всё ещё испускает дым.
- Смешливый ты парень, Матвей. Но духи сказали мне, что к великой любви ты придешь через боль.
- И как это понимать? Меня побьёт моя будущая жена? Или я загремлю с чем-то в больницу, а она меня вылечит?
- Судьба не чертит путь, она лишь расставляет знаки. Один из них я помог тебе увидеть. Ты несешься по этой жизни на большой скорости, Матвей. Не смотришь по сторонам, не замечаешь подсказок. Остановись однажды, осмотрись. Дай твоей судьбе догнать тебя.
- Ты сказал про боль. У меня вот рука сейчас болит. Это знак?
Правая рука начала отниматься. Чувствительность пальцев стала значительно меньше. Дым всё больше сгущался и всё настойчивее заполнял лёгкие, разрывая грудную клетку кашлем и заслоняя очертания шамана.
Открыл глаза и обнаружил себя в своей комнате, в своей постели. За окном уже светило солнце и яркими лучами раздражало слизистую глаз, выбивая из них слезу.
Рука всё ещё не ощущалась мной полноценно, хотя я четко чувствовал на своём животе ладонь – уж очень легкую и явно меньше моей.
Опустил взгляд и понял, что ладонь на моем животе не принадлежала мне.
Рита.
Похоже, к шести утра после того, как вырубился я, она тоже уснула. Всё так же, с коленями под моей головой, она просто отвалилась на бок, прижала к своей шее Сосиску, а ладонь свободной руки оставила на моем животе, очевидно, для того, чтобы отслеживать, насколько сильно я жив и как глубоко дышу.
А руку я свою не чувствовал только потому, что она была вывернута под неестественным углом и запрятана под тонкой талией в толстовке.