'Тебя, как первую любовь' (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)

Вся обстановка в доме - столь же взбалмошная, как и характер родителей. "Дом их представлял всегда какой-то хаос: в одной комнате богатые старинные мебели, в другой пустые стены, даже без стульев; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня, ветхие рыдваны с тощими клячами, пышные дамские наряды и вечный недостаток во всем, начиная от денег и до последнего стакана" (М. А. Корф)2.

Прохладные, отчужденные отношения родителей к Александру сохранялись и в дальнейшем, перерастая иногда в затяжные конфликты и тяжелые семейные драмы. И лишь тогда, когда слава поэта ослепительно засияла, отсвет ее запоздало подогрел родительские чувства. Отец и мать с удивлением и гордостью обнаружили, что их малолюбимый сын - любимец всей читающей России. К тому же этот непутевый транжира и опасный для репутации семьи вольнодумец оказался, по существу, единственной опорой родителей в старости, он обеспечивал содержание и им и младшему сыну Льву.

Когда Надежда Осиповна смертельно заболела в 1836 году, Александр Сергеевич окружил ее такими заботами и вниманием, что мать горько пожалела о "несправедливом отношении к сыну". Что касается Сергея Львовича, то, похоже, только трагическая смерть сына примирила его с ним.

Но вернемся к "младым летам" поэта. Дал ли все-таки ему что-нибудь отчий кров до поступления в Лицей? Оказал ли влияние на созревание его гения? Безусловно. Каким бы разбросанным и легкомысленным человеком ни был Сергей Львович, одной высокой страсти он был искренне предан - страсти к искусству, поэзии. И этой страстью он заразил сына.

В доме Пушкиных ценится острое живое слово, неожиданная рифма, каламбур, чтение и декламация стихов здесь не умолкают. Сергей Львович, как и его брат Василий Львович, тоже салонный стихотворец, часто состязаются в остротах, эпиграммах, шутливых и скабрезных стихах.

Такие дома в начале XIX века - редкое исключение в дворянской России, вкус к поэзии еще только просыпался, и каждый человек, рифмующий слова, считался поэтом и имел право на внимание благосклонной избранной публики. И потому в доме Пушкиных собираются известные литераторы и поэты: Карамзин, Батюшков, Дмитриев. И тогда разгораются настоящие литературные действа и импровизации.

А Саша Пушкин с горящими от волнения щеками, устроившись где-нибудь незаметно, жадно ловит каждое удачное словцо и радуется, когда они вступают в неожиданные сочетания и созвучия. Оказывается, слова будто ведут собственную жизнь и забавную игру: они могут смеяться, гневно хмуриться, больно жалить. И это кажется волшебством, чудом, сказкой.

Если же витийствовавший оратор выдавал что-нибудь нескладное или выспреннее, Саша фыркал, смеялся и, смутившись, убегал.

Раннему пробуждению тонкого чувства слова способствовала страсть к чтению. К девяти годам он уже осилил многое из обширной библиотеки отца, где тайком проводил бессонные ночи. Знал Гомера, Вольтера, Мольера, Буало. Сам начинает импровизировать маленькие комедии и разыгрывает их перед сестрой, которая была строгим критиком и однажды так разругала его пьеску "Похититель", что маленький поэт написал сам на себя эпиграмму. В переводе с французского она звучит примерно так:

- Скажи мне, за что "Похититель"

Освистан партером?

- За то, увы, что сочинитель

Похитил его у Мольера.

К десяти годам Александр пробует силы в поэмах и пишет, в частности, большое произведение в подражание "Генриаде" Вольтера. В 12 лет, ко времени поступления в Лицей, он имел самые разнообразные, хотя и беспорядочные знания ("Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь"). Владел французским едва ли не лучше, чем русским. К тому же:

Он знал довольно по-латыне,

Чтоб эпиграфы разбирать,

Потолковать об Ювенале,

В конце письма поставить vale...[Будь здоров (лат.)]

Насмешливые строки о домашнем воспитании Онегина, конечно, не случайны в поэме. Недобрые воспоминания о незадачливых гувернерах и учителях в отчем доме были слишком сильны. Они отразились и в других произведениях Пушкина.

Очевидно, одного из своих воспитателей Пушкин вывел в "Капитанской дочке": "Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour etre outchitel (чтобы стать учителем), не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению)

и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее... Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, - и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал..."