Читаем 'Тебя, как первую любовь' (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение) полностью

Было рабство, но не было рабов (в целом, конечно, в общем, не в частных исключениях) - вот тезис Пушкина. Он даже по виду, по походке русского мужика заключал, что это не раб и не может быть рабом (хотя и состоит в рабстве), - черта, свидетельствующая в Пушкине о глубокой непосредственной любви к народу. Он признал и высокое чувство собственного достоинства в народе нашем (опять-таки в целом, помимо всегдашних и неотразимых исключений), он предвидел то спокойное достоинство, с которым народ наш примет и освобождение свое от крепостного состояния - чего не понимали, например, замечательнейшие образованные русские европейцы уже гораздо позднее Пушкина..."7 Какие великолепные, подлинно русские характеры и типажи зажили в произведениях Пушкина! Вспомните хоть Савельича из "Капитанской дочки", который трогательно, до самопожертвования любит своего молодого барина, любит не как холуй, а по-отцовски, как старший, более умудренный сердцем и опытом жизни.

В самом деле, разве Савельич раб? В его отношениях с Гриневым есть что-то от отношений самого Александра Сергеевича с няней Ариной Родионовной, которая была ему ближе и роднее родной матери и которая, как и Савельич, готова была на все для счастья и благополучия своего питомца.

А Пугачев? Разве это не яркий русский типаж с его широкой удалью, мятежностью, способностью на самый отчаянный риск, с его лукавством, плутовством и насмешливостью, с размахом - "казнить так казнить, жаловать так жаловать!" - с его способностью сторицей платить добром за добро?

Пушкин писал, как мы помним, и о такой черте русского характера, как "живописный способ выражаться". И вот как говорит у него хозяин постоялого двора с Пугачевым:

"Эхе, - сказал он, - опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?"

Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: "В огород летал, конопли клевал, швырнула бабушка камушком, да мимо. Ну, а что ваши?"

- Да что наши! - отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте.

"Молчи, дядя, - возразил мой бродяга, - будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять)

заткни топор за спину: лесничий ходит..."

В другой раз Пугачев рассказывает Гриневу притчу об орле и вороне опять же полную живописной иносказательности: "Нет, брат ворон, - говорит орел, - чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!"

Реальный Пугачев в исторических исследованиях Пушкина выражается столь же живописно. Когда главаря мятежников привезли в деревянной клетке в Симбирск, граф Панин стал его допрашивать. "Кто ты таков?" - спросил он у самозванца. "Емельян Иванов Пугачев", - отвечал тот. "Как же смел ты, вор, назваться государем?" - продолжал Панин. "Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а ворон-то еще летает".

Посылая "Историю Пугачева" легендарному герою 1812 года, поэтупартизану Денису Давыдову, Пушкин писал полушутливо:

Вот мой Пугач: при первом взгляде Он виден - плут, казак прямой!

В передовом твоем отряде Урядник был бы он лихой.

То, что русский мужик - не раб, что согнуть, унизить, поработить его нельзя, то, что душевно он богат несказанно, то, что в родниках русского духа таятся силы необъятные, - все это, пожалуй, лучше всего выразили пушкинские сказки. В них высказалось с ясной прозрачностью мироощущение русского человека, раскрылась подлинно сама душа русского народа. В них и его мудрость, и веселая усмешливость, и его нравственная высота, с которой уничижаются жадность, зависть, глупость и торжествуют добро, красота и мужество.

И как заговорила эта душа в пушкинских сказках! Какие возможности открылись у "мужицкого" языка!

Его лаконизм, простота и живописность, лукавство озорное:

Жил-был поп,

Толоконный лоб.

Пошел поп по базару

Посмотреть кой-какого товару.

Навстречу ему Балда

Идет, сам не зная куда.

Его напевность, пластичность, "складность":

Как весенней теплою порою

Из-под утренней белой зорюшки,

Что из лесу, из лесу из дремучего

Выходила медведиха

Со милыми детушками медвежатами

Погулять, посмотреть, себя показать.

Его чарующая поэтичность:

У лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том...

Сказки Пушкина, как и некоторые его стихи, ставшие народными песнями, это обобщенный образ русского человека. Может быть, они - наиболее бессмертное из всего, что он создал. С колыбели они вводят каждого из нас в стихию русского языка, мироощущения, характера, приобщают к истокам народной мудрости.

Но вернемся к конкретным типажам русского человека в созданиях пушкинского гения. Ярчайший из них, безусловно, Татьяна Ларина.

О ней, как образе русской женщины, писано-переписано. Я хочу обратить внимание лишь на самое существенное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Искусство цвета. Цветоведение: теория цветового пространства
Искусство цвета. Цветоведение: теория цветового пространства

Эта книга представляет собой переиздание труда крупнейшего немецкого ученого Вильгельма Фридриха Оствальда «Farbkunde»., изданное в Лейпциге в 1923 г. Оно было переведено на русский язык под названием «Цветоведение» и издано в издательстве «Промиздат» в 1926 г. «Цветоведение» является книгой, охватывающей предмет наиболее всесторонне: наряду с историко-критическим очерком развития учения о цветах, в нем изложены существенные теоретические точки зрения Оствальда, его учение о гармонических сочетаниях цветов, наряду с этим достаточно подробно описаны практически-прикладные методы измерения цветов, физико-химическая технология красящих веществ.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Вильгельм Фридрих Оствальд

Искусство и Дизайн / Прочее / Классическая литература