Тебя все ждут

– Митя, – я всё пытался, как было задано, выступать третейским судьёй, – и правда, скажи… скажите, какой был этот оброк, когда, где он?

Митя зашелестел что-то уже совершенно неразличимое… и тут всё вокруг – потолок, стены, шкафы – засвербело и загрохотало, как если бы во все стены разом стали долбить отбойные молотки. (Как потом выяснилось, одна-единственная ударная дрель в недостроенной части дома.)

Находясь внутри декорации, я забыл, что это не настоящий каменный дом, а коробка из гипсокартона. Но когда всё затряслось, зазвенело, задрожал стол, задребезжал в серванте хрусталь, а потом ещё стали гулко что-то вбивать, приколачивать – возникло чувство, как будто нас посадили в спичечный коробок и трясут…

– Б…! – крикнула маменька. – Это что за херня? – Почему-то она ткнула в Митю. – Как мне с этим работать?! Я не слышу ни слова, что он там блеет, б….! Понабрали обсосов! Я заслуженная артистка эрэсэфэсэр! Кто, я срываю? – Она орала уже не на нас, а в потолок, прижав ухо рукой. – Вы меня звали куда, на стройплощадку работать? Или на оэртэ? Я заслуженная артистка! Требую руководства! Немедленно!

У меня в ухе шоркнуло – и другой голос, мужской, произнёс:

– Уважаемые коллеги. Я шоураннер…

Вчерашний грызун. Причём не такой, какой был в начале нашего разговора, не опасливый, не на цыпочках – а каким стал к концу: прямой, властный, лениво-презрительный.

– …шоураннер, сиречь руководитель проекта.

По лицам Бориса Васильевича, маменьки, всех остальных было видно, что они слышат то же самое, что и я.

– Я уполномочен в любой момент заменить любого работника, в том числе любого артиста, по соображениям как художественным, так и дисциплинарным. В связи с этим короткое, но достаточно важное объявление. Людмиле Ивановне…

Все смотрели на потолок. Там было, наверно, штук двадцать маленьких тёмных кружочков, как гвоздики, через равные промежутки.

– …Людмиле Ивановне Ледовских по причине неоднократного нарушения производственной дисциплины выносится официальное предупреждение. Относительно её просьбы – иду навстречу. Каждый сможет задать мне вопросы – завтра, в одиннадцать часов утра, в бальной зале. Все свободны, спасибо.

Почти минуту никто почему-то не двигался с места.

– «Заслуженная артистка», «заслуженная артистка», – пробурчал Жуков. – Ну, я народный, и что?

А я впервые подумал, что ему-то побольше, чем маменьке, явно за семьдесят. Семьдесят… три?

6

Маменька с Ольгой ушли на свою половину. Лакеи начали убирать со стола.

Саша мне сообщила, что нужно исправить косяк – не в переносном смысле, а натурально «стесать» или, не помню точно, как она сказала, «растесать» косяк двери в ванную, чтобы коляска могла свободно проехать. Поэтому её, коляску, сейчас заберут, а мне надо будет посидеть минут сорок в соседней комнате.

Я захотел прогуляться по павильону, Саша категорически отказала. У меня ноги парализованы, я не то что гулять, я двинуться не могу. Нельзя даже почесать ногу (естественно, сразу же захотелось). Только ночью под одеялом за ширмой.

Семён прокатил меня по коридору, и мы завернули – как потом оказалось – в кабинет старого графа, тогда ещё не готовый.

Там тоже был установлен домашний иконостас, такой же внушительный, как у меня, только завешенный целлофаном.

На полу брызги краски, засохшие червячки герметика.

Старинный шкаф в полстены – грязный, пыльный, пустой.

Обстановка (кроме иконостаса) напомнила мне дедушкин кабинет в Брюсовом переулке. У дедушки был похожий диван, широченный, мне всегда нравился кожаный запах. Я кувыркался со спинки и с подлокотников. Часами валялся – рассматривал минералы из дедушкиной коллекции, он иногда давал поиграть. Мне особенно нравился магнетит, тяжёленький, весь в кубических выступах, удивительно было, что эти выступы такой правильной геометрической формы, – и завораживал лазурит: при электрическом свете он мог затаиться, прикинуться тускловатым, зато на солнце делался вызывающе ярким, неистовым…

Когда я подумал про лазурит, что-то забрезжило на границе сознания, зазудело – что-то совсем недавнее, буквально только что, час назад, полчаса… Дедушкина квартира, холодок недостроенной комнаты, детское воспоминание, синева, сейчас вспомню…

– Лёшик! – раздалось в правом полушарии мозга. – Ты чего вздрагиваешь? Привыкай. Вот выкроила для тебя минутку.

Алла.

– Говорю с тобой по большой дружбе, Лёшик. Рискую. Только из-за твоей ситуации. Это я тебя предложила, сообщаю на всякий случай. Так вот, чтоб ты ориентировался: ты сейчас здесь, но это пока ничего не значит. Каждый может вылететь в любой момент. Люську меняем точно. Не тянет психологически, ты сам видишь. Все видят. Она, кстати, не от меня. Зачем её взяли, я так и не поняла. Вообще неуправляемая. А тебе, Лёшик, надо держаться, понял? Поэтому слушайся и веди себя хорошо. И на Сашку не бычь. Ещё скажешь спасибо сто раз. Остальные в подмётки ей не годятся. Я имею в виду, остальные кондукторы. Уникальная девочка, вежливая, пунктуальная. Твоя поклонница, между прочим. Всё, бегу дальше. Работай, зайчик. Целую.