Течение Алькионы

— У меня в сердце и твои, и мои интересы. И так же должно быть у тебя. Наши интересы должны быть более-менее одинаковыми. Спор может повредить обоим.

Может быть, — согласился я и добавил: — но больше для тебя, чем для меня. У меня ведь эта оболочка. Я обладаю телом.

Именно этот момент меня и беспокоил. На что был способен ветер, если он уже устроился? Может ли он лишить меня моего тела? Но он охотно согласился, что телом обладаю именно я и, в случае какого-либо спора ему придется лететь туда, куда его везут. Я подумал, что, будь я на его месте, то очень возражал бы против полета в Течение Алькионы.

11

Второй полет был мало похож на первый. Днем раньше я устанавливал ограничители, чтобы не дать возможность выкачать из корабля все, на что он был способен. На этот раз все было по-настоящему — двигатели готовы к работе, а плазма — к истечению.

Небольшими порциями я набавлял импульсы в нормирующую систему, чтобы прочувствовать циклы подачи плазмы и приспособить свою нервную систему к этому ритму, прежде чем покинуть Землю.

Птица взмыла на вышке, словно неистово желала чистого пространства всю свою юную жизнь, и теперь ей предложили, и она больше не в силах ждать. Я сбросил релаксационную сеть к моменту закрытия дюз, и волна энергии протекла через нервную цепь словно шок. Внезапно все ожило и вылилось в скачок. Птица и в самом деле теперь двигалась — не поднималась на всплеске двигателя или паря на крыльях, а перемещалась, внутренне свободная и потребляющая энергию.

Быстрее, быстрее, быстрее…

В капоре Земля мне была видна только как направляющая отметка. Даже солнце визуально превратилось в жалкую точку света.

— Отсчет времени готовности к тахионному переносу, — спокойно сказал я Ротгару. Я всегда выглядел перед взлетом спокойным. Он начал с двухсот, что я предвидел — из осторожности. На секунду или две я расслабился, чтобы затем предельно собраться. Отсчет я игнорировал до тех пор, пока он не дошел до восьмидесяти, затем немного ускорил свои действия и увеличил в сети мощность, рывками подавая ее и отбирая назад. Релаксационное поле скачками начало возрастать.

Ротгар удерживал плазму в полном равновесии. Она текла ровно, словно большая река, несмотря на нагрузку, которую несла. Я пробежал пальцами по пульту управления, ощущая готовность ответить на малейшее давление. Осторожно повел корабль вдоль линии, которую мы вместе с дель Арко проложили для рабочего курса. Корабль двигался ровно, без каких-либо рывков по вине плазменного поля. Большая часть кораблей имела отклонения теряли время и мощность, — и постоянно барахлящие защитные поля. Но "Хохлатый Лебедь" двигался с грацией совершенства.

Отсчет достиг двадцати, а в руках у меня было время и мощность. Все в порядке — даже сомнения отсутствовали, что что-то может быть не так. Вне всякого сомнения — корабль подчинялся мне, и мы действуем как единое целое. Мы готовы.

Когда счет перешел на простые числа, релаксационное поле резко возросло и начало усиливаться. Под нагрузкой плазма пыталась вырваться, но мы с Ротгаром удерживали ее, заставляя плавно истекать. Правой рукой я прибавлял, а левой сдерживал подачу. Точно старался выдержать баланс, чтобы удержать истечение. Достигнув барьера Эйнштейна на границе досветовых и сверхсветовых скоростей удерживать равновесие стало неимоверно сложнее. Теперь необходимо было быть очень точным. Если я пережму, плазменное поле прорвется и истечет из системы. Если бы я ослабил напор, то мы потерпели бы неудачу с передачей, поскольку не совладали бы с нагрузкой течения.

Но отсчет достиг нуля, и времени на размышления у меня уже не было. Только рефлексы и интуиция. Нагрузка перераспределилась к ограничителю, и импульс резко бросил нас через барьер без фазовой вспышки. Каждое мгновение корабль оставался устойчивым. Плазма поддерживалась в совершенстве. Немедленно я успокоил распределяющее поле. Напор возрастал у меня в руках. В тахионном реверсе скорость возрастала экспоненциально, по мере того, как я изменял эффективную массу. Я расслабился, на пяти тысячах дал кораблю возможность двигаться равномерно. Он лег на трассу и вскоре мы были в открытом пространстве.

Я откинулся назад и закрыл глаза.

— Он движется намного быстрее, чем в прошлый раз, — услышал я голос дель Арко с большого расстояния. Меня охватило искушение изменить гравитационное поле в надежде, что он не успеет пристегнуться в кресле.

— Комментарии оставьте на потом, — сказал я. — Он будет делать то, что ему скажут.

Больше он ничего не сказал. Я осторожно отсоединил от себя капор, снял шлем, контакты с основания шеи. Расстегнул привязной ремень, но кресла не оставил. Настоящие пилоты никогда этого не делают, пока их корабль в космосе — только жокеи на стандартных линиях.

— Пусть кто-нибудь принесет мне чашку кофе, — сказал я.

На какое-то время всем стало неловко от мысли дублировать стюарда. Палец, в конце концов остановился на Джонни. Ив даже на мгновение не подумала, что место женщины в космосе — на кухне.

Я пристально оглядел приборы, но все было таким, каким ему и надлежало быть.