Течение неба : Христианство как опасное путешествие навсегда

Совершенно понятно, что человеку Руссо и Монтескье можно доверить демократию и даже нельзя не доверить. Если этот человек от чего-то и портится, то, главным образом, от неправильных социальных отношений, а правильные отношения (демократия) его исправляют и позволяют ему быть субъектом демократии. Хорошо. Наши церковные либералы ровно то же самое думают о церковном народе. Будто народ, просто по факту участия в «Трапезе Господней» (это название манифеста подобной веры — книжки парижского отца Афанасьева), становится народом Божиим, а значит, ему и решать все дела в Доме Божием. Это очень последовательно и логично, но не всем доступен такой подвиг веры, чтобы в это поверить. Поскольку мне недоступен, я изложу более близкую мне точку зрения.

Я склонен думать, что лучше, чем деист Руссо, в природе человека разобрался безбожник Фрейд. А поэтому «просто человеку» — не то что демократию, а и ржавого гвоздя нельзя доверить: никогда не знаешь, куда он полезет им ковырять.

Моя точка зрения, разумеется, не нова. Она святоотеческая, а не моя. Она заключается в том, что участие в церковном управлении прямо пропорционально мере собственной аскетической жизни. Без аскетики не только какие-нибудь деньги или связи с мирскими начальниками, но и положение в церковной иерархии не дают никаких прав что-либо решать в церковном управлении самому. Положение в церковной иерархии без аскетики — это только дополнительное преступление, вроде самозванства, за которое всяко придется отвечать, — а вовсе не право навязывать Церкви свои решения. Как объясняет св. Григорий Палама, ветхозаветный Израиль направляли пророки, а новозаветному указывают путь их преемники — монахи. Тут имеются в виду не те, кто имеют монашеский постриг, а те, кто имеет монашеское внутреннее устроение.

Да, церковное управление демократично, то есть все в нем решается своего рода голосованием. Однако не голосованием физических лиц. Голосуют — акциями. И акции — это не материальный вклад в церковное благоустройство, не наличие полезных для общины связей с мирскими начальниками, хотя может быть полезно то и другое, и, конечно, при решении хозяйственно-бытовых вопросов то и другое должно учитываться. Но решения по собственно церковному управлению принимается акциями другого рода — мерой участия в аскетическом образе жизни. Причем голосование тут проходит автоматически: поскольку ты участвуешь в этом образе жизни, тебя просто не смогут обойти те, кто принимают решения; процедура учета твоего голоса — физически неизбежный процесс, хотя бы ты сам его и не замечал. Это как водный поток, огибающий лежащие посреди него камни.

Ценность аскетического образа жизни напрямую зависит от истинности оценок эмпирического состояния человека по Фрейду и правильности интерпретации нормы и патологии у святых отцов. Если святые отцы ничего не перепутали, то демократия физических лиц, демократия людей, в которых верил Руссо, — это торжество патологии. А норма для человека — это быть таким, каким он не может быть никогда, но, с помощью Божией, благодаря христианской аскетике и действию благодати — все-таки становится.

Аскетический образ жизни неправильно путать с длительными богослужениями и прочими монашескими увлечениями. Это даже не нужно пояснять изысканными примерами из Добротолюбия, а достаточно вспомнить теперь уже многих людей, которые вели самую строгую монашескую жизнь в течение пяти, а то и десяти лет, но потом ушедших в мир, женившихся и, нередко, полностью оставивших все церковное — только лишь потому, что распалась или сильно расшаталась поддерживавшая их извне церковная община. Если бы монашеский образ жизни успел стать внутренней потребностью, то такого эффекта не было бы. Но ведь вот же, не стал.

Поэтому способность вписаться даже в такую культурную среду, пребывание в которой требует перенесения не для всех посильных физических и психологических нагрузок, не является мерой аскетизма.

Реальной его мерой является только доказанное делами желание менять себя. Оно особенно заметно со стороны у социально дезадаптированных людей (например, алкоголиков), когда они преодолевают свою «вторую натуру». Это тоже может происходить в рамках христианской аскетики, хотя и необязательно. У всех остальных это со стороны менее заметно и если определяется, то по косвенным признакам.