Течение времени

На очередную партийную конференцию было вынесено два вопроса: отчет постоянно действующей комиссии парткома о контроле за деятельностью администрации и обсуждение программных документов к предстоящему съезду КПСС. По первому вопросу выступил один из столпов института профессор Шерн. Здесь все было ясно, доклад прошел быстро и вопросов не вызвал.

Второй пункт повестки дня – долгожданный и актуальный: приближался съезд партии. ЦК еще продолжал отождествлять себя со всей партией, теряя монополию на свою единственно правильную точку зрения на жизнь общества и реформирование в партии. Каждая первичная организация КПСС должна была высказать свое отношение к программным документам ЦК и выдвинуть своих кандидатов на выборы делегатов съезда, а те, в свою очередь, должны были рассказать на кустовой конференции о своем отношении к партии. Первым на трибуну снова поднялся Шерн. Он заявил, что поддерживает демократическую платформу, против которой выступает ЦК, что необходима свобода мнений членов партии на партийных собраниях, широкая дискуссия, что времена жесткого подавления инакомыслия и принятия всех решений без обсуждений, единогласно, прошли. Он говорил жестко, четко, бескомпромиссно. В конце выступления сказал, что так как он не согласен с позицией ЦК, то из партии он выходит.

И наступила тишина в тысячной аудитории зала, который замер, задержав дыхание. Эта тишина была подобна оглушению от взрывной волны, когда до сознания доходят звуки через многорядье поглощающих звук перегородок. Затем на трибуну поднялся другой делегат партконференции и тоже сделал заявление о выходе из партии, потом второй, третий… Зал загудел, сначала тихо, затем все громче, и в целом в нарастающем гуле можно было услышать одобрение, еще робкое, не доминирующее, но оно было.

После конференции Ларин возвращался вместе с Даном и Шерном. Возбужденные событиями, они долго шли пешком, мимо первой, второй, третьей станций метро.

– Только что в «Новом мире» опубликовали стихи Давида Самойлова. Эти стихи о нашем поколении, о несостоявшихся диссидентах, о тех, кто любит свою несчастную, нищую и прекрасную Россию. Стихи принадлежат всему миру, но сегодня мне хочется прочитать эти строки вам, – торжественно произнес Ларин.

Я вырос в железной скворешне,
А был я веселый скворец,
Порою туманною, вешней,
Звенела капель о торец.
И если мне пенье иное,
Живое уже ни к чему,
Так вставьте мне сердце стальное
И ключик вручите к нему.

Вечером Алексей Петрович позвонил Разуваеву. Николай Николаевич был подавлен происходящими событиями, колебаниями генерального секретаря, фактическим отказом от реформ в партии.

– Теперь я понимаю, что мне не по пути ни с КПСС, ни с какими бы то ни было вновь образованными политическими партиями. Я займусь литературой, мемуарами и постараюсь понять организацию жизни и экономики капиталистического мира, в первую очередь – в США.

– А на демонстрации и митинги вы пойдете?

– Нет, Алексей Петрович, не пойду. Вы-то меня понять можете – идти на демонстрацию и митинги против партии, которой служил верой и правдой всю жизнь, – это как-то неестественно, словно исподтишка подслушивать, что говорят о партии, а значит обо мне. Мне надо во всем разобраться, еще и еще раз осмыслить прожитые годы и найти свой путь к покаянию. Поймите правильно – не путь к храму, как теперь принято говорить, а в записках, в мемуарах дать моральную оценку пройденного пути, моего и таких, как я. Когда вы ожидаете Елену Федоровну? От меня ей большой привет, буду звонить.

Вечером раздался пронзительный Леночкин звонок, который, как всегда, встревожил Алексея Петровича. Он услышал голос Леночки:

– Я соскучилась, ты меня понимаешь, я соскучилась, я считаю минутки до встречи. Без тебя я больше не могу и без тебя никогда и никуда не поеду, никогда и никуда, – тихо, почти шепотом проговорила Леночка.

– Дорогая, я скоро буду опять счастлив, как только увижу тебя, обниму, поцелую и отвезу домой. Жду тебя, дорогая, поздоровевшей, отдохнувшей и такой же красивой, как до отъезда, да?

– Да, Алешенька, да! Меня хорошо лечили, очень хорошо. Но, тем не менее, с директорством я расстанусь. Останусь советником и начну писать хорошую большую книгу об истории нашей больницы, да мало ли еще дел! Танюша с Франтишеком приедут меня провожать, хотя я просила их этого не делать. Малыша они ждут через месяц, уже известно, что это будет мальчик, они решили назвать сына Алешей. Я привезу фото и кинопленку нашей маленькой Еленочки – Алеша с Катюшей обещали мне подвезти. Вот к таким результатам приводит течение времени, как ты любишь говорить. Обнимаю тебя и целую, встречай.