Течению наперекор

Года через четыре ситуация повторилась. Снова конференция в Москве, и Дирак опять живет у Тамма. По возвращении в Англию, его, конечно же, спрашивают — не изменились ли условия жизни семьи Игоря Евгеньевича. Дирак отвечает: «О, да! И очень существенно — в уборную провели электричество!» Этот ответ обошел все газеты западного мира. После чего Тамма немедленно переселили в удобную городскую квартиру близ ФИАНа...

В кафе у нас пел молодой Высоцкий, читал стихи еще не печатавшийся замечательный поэт Давид Самойлов. Много другого интересного народа побывало в нашем кафе. Денег мы никому не платили. Наши гости отдавали дань уважения науке и... нашей свободе. Все организовывал совет кафе. Ни партбюро, ни профком, ни дирекция к нему никакого отношения не имели. Свобода слова в нем реализовалась «де факто». Спустя добрый десяток лет, наверное в начале 80-х, райком партии раскачался и повелел кафе закрыть. Раза три к нам приходил со своими увлекательными историями Натан Эйдельман. Я обещал рассказать о нем. Сделаю это посредством трех записей в моем дневнике:

18 мая 1983 года

«Позавчера в зале нашего Института была лекция Натана Эйдельмана. Тема лекции: эволюция взглядов Пушкина на личность и деятельность Петра Первого. Как всегда на его лекциях было захватывающе интересно. Меня особенно поразило проникновение в драматизм изменения этих взглядов от «Полтавы» до «Медного всадника»...

Запомнить и пересказать лекции Эйдельмана невозможно. Не только из-за их насыщенности материалом, но и ввиду множества отступлений, которые он называет «заметками на полях». Они, хотя и связаны с основным рассказом, но неожиданно переносят слушателя в другую эпоху, нередко в нашу нынешнюю. При этом вводится такое количество новых персонажей и обстоятельств, что голова идет кругом. Остается ждать, когда появится его очередная книжка, и можно будет, не спеша, всматриваться в этот калейдоскоп лиц, событий, блестящих догадок, не захлебываясь в их потоке.

Лучше я попытаюсь написать о нем самом, поскольку мне посчастливилось много раз слушать его из зала, а несколько раз и за столом в кругу друзей. С моим другом Сашей Свободиным они совместно сочинили два киносценария. Поэтому я встречался с Натаном и у Сашки, и в доме творчества на Пицунде. В Пушкинском музее на Кропоткинской, в его крошечном зальчике, на прекрасных вечерах и открытых научных заседаниях Натан один из самых частых и уважаемых участников. Член их Ученого совета. Однажды он вел вечер, названный «Ученые — Пушкину», где я читал пушкинские стихи (набрался нахальства!).

Что и говорить, Натан Яковлевич Эйдельман — фигура в истории русской культуры значительная, яркая, я осмелюсь сказать — замечательная. Занятная штука История! Ведь спрессованные до пары сотен страниц наши унылые, серые, бездуховные десятилетия, наверное, покажутся нашим потомкам увлекательно интересными. «Новый мир» Твардовского, литература «самиздата» и «тамиздата», Сахаров и Солженицын, театр «Современник» 60-х и 70-х годов, Театр на Таганке, «барды» и КСП, Окуджава, Высоцкий, Эйдельман... Все встанет тесно рядом и будет названо как-нибудь вроде «Пробуждение духовной жизни России в послесталинскую эпоху».

Но вернусь к Эйдельману. Его вклад в это пробуждение будет, хотя и не совсем полно, оценен по книгам, к счастью, проходящим через цензурные рогатки. Наши тупые цензоры, слава Богу, не понимают могучей силы примера освободительной борьбы лучших людей XIX века против гнета самовластия. У них это проходит по рубрике борьбы с царизмом. Смешно сказать: книга Эйдельмана о Пущине («Большой Жанно») только что вышла 300-тысячным тиражом в... «Политиздате»! И, разумеется, была раскуплена мгновенно.

Попробую набросать портрет автора этих книг. Хотя роста Натан среднего, первое впечатление от его внешности удачно выражает слово «крупный». Большая голова, широкое лицо с крупными чертами, толстые губы, густые брови над близко расположенными глазами. Седоватые волосы всегда всклокочены. Фигура коренастая. Изрядно толст, но движется легко и порывисто. Я видел, как он на Пицунде с мальчишеским азартом резался в настольный теннис. При его комплекции проворство, с каким он двигается у теннисного стола, кажется неожиданным. Одевается довольно небрежно, но рубашки всегда чистые. Галстуков не носит.