Течет река

Пока он решался, я думала, как же мне быть: исчез из поля зрения только что обретенный мною научный руководитель. Исчез он и у Зары Поповой, но она не унывала, потому что собралась выходить замуж и о дальнейшей научной деятельности больше не помышляла. Получив причитающуюся ей за два месяца аспирантскую стипендию, она подала заявление с просьбой об отчислении. Селиверстова приписали к Демешкан. Та сразу же определила его тему: «Чернышевский о Теккерее». Сама она разрабатывала для докторской диссертации тему «Белинский о зарубежной литературе», защитив кандидатскую диссертацию на тему «Белинский о Вальтере Скотте». Демешкан руководила и Воропановой, исследовавшей наследие Голсуорси в аспекте его отзывов о русской литературе и связей его творчества с творчеством русских писателей. Она и мне посоветовала обратиться к теме «Белинский о Диккенсе». Но это было уж слишком! У неё и так было много аспирантов, а потому меня взяла к себе Мария Евгеньевна, защитившая в своё время работу о юморе Диккенса, что меня и спасло.

С Марией Евгеньевной у меня сразу наладились отношения Она, наверное, почувствовала моё желание работать и учиться у неё и поскольку сама жила прежде всего работой, преподаванием, то и мои стремления оценила и поддержала. Вскоре выяснилось, что родом она из Самарской губернии, родилась в Обшаровке, находящейся недалеко от Сызрани. В Сызрани она не раз бывала, жила в доме своих родственников Елизаровых на Почтовой улице, на той самой, где жили мои дед и бабушка. Они описала этот дом. Стало ясно, что это тот самый дом, который называли «Царевым домом». Он имел отношение не только к семье Елизаровых, но и к семье Ульяновых. Марк Тимофеевич Елизаров был женат на сестре Ленина Анне Ильиничне, которая носила девичью фамилию Ульянова-Елизарова. И вот теперь выяснилось, что Марк Тимофеевич приходится дядей Марии Евгеньевне. Но развивать тему о связях с семьей Ульяновых Мария Евгеньевна не стала. Позднее выяснилось, что связей этих поддерживать она не стремилась, лишь однажды побывав в доме Марка Тимофеевича и его жены Анны Ильиничны в Петрограде.

Тем не менее, именно эти связи и имели, очевидно, значение в верхах, когда после долгих раздумий и длительного подбора подходящего кандидата на заведование кафедрой зарубежной литературы остановились на М.Е. Елизаровой, хотя она и не была членом партии. До того, как это решение приняли, месяца три исполнял обязанности заведующего кафедрой Борис Иванович Пуришев. Но его на этой должности не оставили: он был в немецком плену. С него даже сняли звание профессора, которое было присвоено ему до войны.

И ещё одно заседание в начале моей аспирантской жизни произвело впечатление. Оно происходило в январе 1949 года. Это было опять заседание ученого совета факультета, где должно было состояться утверждение тем наших кандидатских диссертаций. Потому мы с Селиверстовым и присутствовали на нем. Однако началось все с другого вопроса: обсуждались вышедшие пособия по русскому языку. Автор одного из этих учебных пособий обвинял автора другого пособия в плагиате, в том, что львиная доля материала не только заимствована, но просто-таки дословно списана у него. Обвинялся декан Устинов, обвинителем выступал профессор Никифоров. Авторы сцепились не на жизнь, а на смерть. Никифоров впал в исступление, а Устинов держался невозмутимо, как будто и не о нём шла речь. Никифоров доказывал, что его противник использовал в работе примитивный прием: разрезал страницы чужой книги и вклеивал вырезки в свою рукопись Продолжалось все долго. Приводились текстуальные совпадения, демонстрировались одни и те же задания. Никифоров глотал таблетки, Устинов лишь однажды позволил себе выпить полстакана воды из графина. Никифоров взывал к чести и совести. Устинов, глазом не моргнув, повторял, что нет причин так сильно волноваться. Очевидно, в своей практике он уже не раз, создавая свои книги, обращался к помощи ножниц. Меня все это повергало в ужас, присутствующих тяготило, но видно было, что не впервые они сталкиваются с подобными фактами.

Минут десять пошло на утверждение диссертационных тем по всем кафедрам факультета. Их список зачитали и с ними покончили. Теперь каждому оставалось эти темы реализовать. Мне предстояло написать о художественном мире поздних романов Диккенса. К чему, собственно, я уже почти приступила.

35