Teen Spirit

Я вернулся в комнату, сел рядом с Сандрой, я бы с удовольствием заглотнул два-три лексомила, но боялся, что вырублюсь, а мамаша за это время упечет куда-нибудь дочь. Нанси держалась поближе к нам и молчала, потрясенная тем, что ее не ругают. Завтра же я поговорю с ней серьезно… От этого разговора меня плющило заранее.

Мы сидели на диване и клевали носом. Я сказал Сандре:

— Тебя, может, ждут. Так иди, мы разберемся…

— Нет, меня больше никто не ждет.

Я взглянул на нее искоса, она почесывала себе бровь, приоткрыв рот, и смотрела в окно на крыши Парижа. Чувствуя, что я ожидаю пояснений, она шмыгнула носом и добавила:

— Достал он меня вчера. Лох он и есть лох.

Я испытал облегчение. В сущности, жизнь не так уж скверно устроена.

Зазвонил телефон. «Ты о чем?» — услышали мы заспанный голос Алисы. Уже в следующую секунду она очнулась, вскрикнула: «Во Всемирный торговый центр?» Потом она еще что-то бормотала, затем резко повесила трубку и вошла в гостиную. Лицо — бледнее прежнего. Я подумал сначала, что у нее проблемы на работе.

Алиса включила телевизор.

Искать нужный канал не пришлось. Горела первая башня. Комментаторы ахали и охали, и тут самолет врезался во вторую. Ну чисто кино: на переднем плане чувак с микрофоном пытается осмыслить, что произошло с первой, и, пока он там разглагольствует, оно — шарах! — по второй. В эту минуту что-то изменилось в мире.

А потом они обе рухнули. У нас на глазах.

Алиса разрыдалась, непроизвольно. Рушился весь ее мир, рушился наглядно. Нанси обняла ее за плечи; девочку, кажется, тоже торкнуло, но не с такой силой. Просто она привыкла видеть, что старики не выдерживают этой жизни.

Сандра сжала мою руку. Мы думали с ней одно и то же. Говорить об этом здесь и сейчас не стоило. Нам было до ужаса, до боли страшно того, что может случиться дальше. Но все перекрывала радость, что старый мир разваливается ко всем чертям. Ничего хуже его лживой успокоенности наверняка не будет.

Мы все давно изнемогали. Задыхались. Стонали по углам: «Ничего не поделаешь, начальство велело», выли: «Ничего не поделаешь, такова система». Организовано отлично — саморегулирование на всех уровнях. Террор в чистом виде. Надежнейшая из тюрем, куда мы загнали себя сами, так что и надзирателей не требовалось. А малейший проблеск надежды немедленно гасился свинцовым колпаком.

Мы жили с холодным ужасом в сердце, нас заставили поверить, что ничего невозможно и не о чем мечтать. Отчаяние. Пустота. А если лучик надежды — его под свинцовый колпак.

Я смотрел, как Нанси обнимает мать, баюкает ее. Меня больше не пугало, что она поселится с нами. Мне не страшно было ехать с ней к Сандре и делать все, что от меня потребуется. Я принадлежал к числу людей неприспособленных, которые только в хаосе и обретают себя.

Что-то сломалось. Я взглянул на Нанси, мне было больно за нее. Нашим детям достался искаженный мир… Отпрыски богачей стебались, в ярости вытаптывая все вокруг.

Нанси ошарашенно смотрела на экран. В кои-то веки у нее было сосредоточенное лицо. Потом она сказала:

— Елки-палки, это ж в первый раз: что-то происходит реально и на моих глазах…

В воображении маячила война. Уже столько времени все вокруг сотрясалось, трещало по швам, катилось не туда. Отчетливо рисовались развалины, дым, засады, кровавые репрессии и прочая чертовщина по нарастающей. Все прежнее окажется в таком случае предвоенным периодом, и скоро трудно будет поверить, что мы в нем жили. Картина получалась возбуждающая и ужасная. Не глядя на Нанси, я протянул ей руку.

Я представил себе, что за морока воспитывать ее до двадцати лет. Бессонные ночи, непредвиденные выходки, дурные знакомства, вранье, сомнения, постоянное беспокойство…

— Знаешь, я чертовски рад, что ты со мной.

Надо радоваться тому, что в жизни есть что-то стоящее, и не бросаться им.