В нашей исторической литературе принято считать, что согласие на открытие Второго фронта Сталин добился от Черчилля и Рузвельта именно на конференции в Тегеране — взамен этого согласившись на принцип ведения войны до «безоговорочной капитуляции» Германии и на вступление СССР в войну против Японии после окончания кампании в Европе.
Так вот — это не так. Высадка в Нормандии отнюдь не явилась следствием усилий советской стороны на тегеранском саммите — открытие Второго фронта в Северной Франции было сугубо и исключительно англосаксонским решением; более того, это решение было практически ТОЛЬКО американским! Именно американский комитет начальников штабов на конференции в Квебеке в августе 1943 года добился одобрения англичанами следующей стратегической установки: высадка во Франции «будет главным американо-английским наступлением на суше и в воздухе против европейских держав «оси» (день начала операции — 1 мая 1944 года). И хотя Черчилль имел свой взгляд на дальнейшее развитие операций союзных армий в Европе («Если бы решение зависело от меня, я бы не стал отводить войска со Средиземного моря и не вышел бы из узкого «голенища» итальянского «сапога» в долину По, а решительно связал бы противника на узком фронте и в то же время поощрял бы волнения на Балканах и в южной Франции») — ему пришлось с требованием американцев согласиться.
Впрочем, Забияка Уинстон всё же попытался отыграть назад в вопросе высадки в Европе в 1944 году — на встрече с Рузвельтом в Каире 22–26 ноября 1943 года. Но аргументы Черчилля американским президентом не были восприняты всерьез — тем более, аккурат накануне каирской встречи англичане позорно проиграли немцам сражение за Додеканезские острова; британский премьер вынужден был согласиться с американским планом дальнейшей войны.
Для Рузвельта цель предстоящей конференции в Тегеране была проста и прозрачна: ему надлежало добиться от Сталина категорического согласия на принцип «безоговорочной капитуляции», как ключевого modus Vivendi идущей против Германии войны. Понимая, что советский лидер вряд ли просто так согласится на подобное требование (в конце концов, ведь речь шла о бескомпромиссной битве не на жизнь, а на смерть, с лучшей армией мира, до полного её истребления, что, естественно, стоило бы Красной Армии просто чудовищных жертв), и поэтому Сталину надо как минимум предложить взамен этого какие-то «коврижки» (типа увеличения поставок продовольствия, послевоенная аннексия Восточной Пруссии и согласие на «линию Керзона» в качестве западной границы СССР) — Рузвельт предварительно «построил» своего британского союзника в Каире, внятно и чётко объяснив последнему, что ради того, чтобы русские согласились сражаться с немцами до последней капли крови — все «балканские» фантазии «дорогого друга Уинстона» следует засунуть… ну, в общем, куда-нибудь подальше. Слишком весомый куш лежал на кону…
Итак, конференция в Тегеране — первая конференция глав союзных государств в полном составе — состоялась 28 ноября — 1 декабря 1943 года. Я не стану подробно описывать её ход (таковых подробностей в открытом доступе навалом), не буду заострять внимание уважаемого читателя на разной детективщине, что сопровождала эту конференцию (типа планов немцев устроить покушение на Черчилля, Рузвельта и Сталина — все помнят прекрасный фильм «Тегеран-43») — я просто изложу свой взгляд на исход этого саммита. Кратко и по возможности внятно.
Так вот, если абстрагироваться от всякого рода официальщины — вопрос на Тегеранской конференции стоял всего один. А именно — Рузвельт предложил Сталину принять те условия игры, которые были продиктованы властям Соединенных Штатов Мировым Капиталом;
причем НИКАКОЙ альтернативы этому президент США премьер-министру Советского Союза НЕ ПРЕДЛОЖИЛ. Ввиду того, что НИКАКОЙ альтернативы этому не существовало в принципе…В первый день конференции состоялся совместный ужин Рузвельта и Сталина — на котором советский лидер попытался понятие «безоговорочной капитуляции» свести к вопросу о том, «какое количество оружия, средств транспорта и т. д. должен выдать противник»; Сталин изо всех сил пытался избегнуть той участи, на которую его (и его страну) обрекал Мировой Капитал.
Рузвельт НИЧЕГО Сталину на его вопрос не ответил — пустившись в воспоминания о том, как он, будучи ребенком, путешествовал по Германии, и о том, какие трудности пережила оная Германия в ходе Первой мировой войне — в частности, о царившем там голоде. Сидевшему тут же Идену все стало ясно — американский президент мягко намекнул советскому вождю, что брыкаться не стоит, что ему отлично известно, насколько остро в СССР стоит вопрос продовольственного снабжения, и что если воля Мирового Капитала не будет исполнена — Советский Союз ждут такие тяжёлые испытания, по сравнению с которыми «брюквенная зима» 1916/1917 в Германии покажется лёгкой овощной диетой.
И товарищу Сталину НЕЧЕГО было на это ответить!