Тейа

– Мы что, втроем остались на этом чертовом острове? – оглянулась на мужчин Валери. Она от досады чуть не плакала.

– Ну почему втроем, – нарушил молчание Генри, – вчетвером! Вон мой дедушка на набережной.

– Дедушка?!! – грозно повторила она и со сжатыми кулаками пошла на него. – Вы говорите, дедушка!!!

– Валери, я вам обещаю, – засмеялся он, – как только все закончится, все утрясется, я сразу же отпущу вас в Париж! Я клянусь вам! В тот же день!

– Клянусь, – повторила она и тяжело вздохнула…

А мелодия с ушедших кораблей теперь неслась над всей планетой. На центральной площади Рима, на гигантской сцене появлялись все новые и новые исполнители, и на экранах миллионов телевизоров мелькали их лица, молодые, такие знакомые, такие любимые, что все напоминало чудо. Вертолеты, сверкая прожекторами, разрывали мощными фотонными моторами облака. Небо мерцало в свете разноцветных всполохов петард и ракетниц, озаряясь брызгами ослепительных искр, и над столицей мерцало зарево, которое было ярче утренней зарницы. Солнце позавидовало бы! И, казалось, теперь эта музыка и всплески мощных аккордов неслись над всей планетой. Маленькими яркими астероидами бороздили ночное небо, серпантином миллионов звуков-искр рассыпались на части, мощными децибелами врывались в самые отдаленные темные уголки Земли, и будили там все живое. И спрятаться, и скрыться от этого цунами было невозможно. А музыка все звучала и звучала. И если посмотреть со спутника, слышна она была даже оттуда, и теперь, превращаясь в какую-то космическую мелодию, нереальную и незнакомую, неведомую доселе, но такую волшебную, что звучала она во всей вселенной. То был шум планеты, ее дыхание, стук ее сердца, которое громко пульсировало и билось в тиши бесконечной ночи… А на экранах все продолжали мелькать лица рок-музыкантов, потом фигуры великих голосов Большой Оперы. Но вот уже картинка перемежается кадрами демонстраций и пикетов по всему миру, и снова концерт. Вот кадры очередей в аптеках… Люди, встающие с инвалидных колясок…, древний старик, засучив свой рукав, терпит укол в вену и улыбается беззубой улыбкой… Бедные и богатые, белые, чернокожие, узкоглазые, полуголые, в туземных одеждах, в набедренных повязках, убогие, искалеченные, здоровые и больные – все стоят в очереди к машине с красным крестом… И снова музыка и сцена, и рок-оркестр, петарды, взлетающие с площади высоко в звездное небо. День за днем, неделя за неделей – снова и снова руки тянутся к заветной таблетке, дающей жизнь. И все барьеры сметены! Как в кино! А камера уже наблюдает из далекого космоса за нескончаемым концертом-марафоном, потом картинка уменьшается и неведомый оператор снимает всю планету, такую маленькую, крошечную с материками и океанами, голубым небом и счастливыми людьми, получившими таблетку бессмертия… Людьми, получившими жизнь…

И вот момент истины наступил!

– До роковой даты осталось 24 дня! – сказал Генри.

Напряжение повисло в воздухе и не уступало по своей силе напряжению огненного шара, зависшего над океаном, над чашей, где снова электрические разряды молний перебегали по мачтам и проводам.

– Почему роковой? – спросил Ричард. – Все удалось! Все получилось! – уверенно добавил он.

– Скоро мы узнаем об этом, – ответил Генри.

Ричард видел, как волновался его внук. Они были недалеко от установки "червоточины" и отправляли десант туда, "наверх", в тот самый день и час, в то пекло или в новую жизнь, которую удалось отстоять… Удалось! Он верил в это. Но больше Ричард Уилсон не говорил ничего, не успокаивал, молчал и тоже ждал. Люди в защитных костюмах растворились в серебряном облаке и по коридору времени пошли на разведку. Они были одеты, как космонавты, хотя перемещались на планету, где были все условия для жизни. Могли бы просто надеть джинсы и куртки и отправиться на легкую прогулку, откуда вернулись бы с хорошей новостью, но гарантии дать никто не мог…

– Ну что так долго? – думал Генри. Он каждую минуту смотрел на часы, отсчитывая мгновения неизвестности. Неизвестность – это самое волнующее, что переживает человек. Она может подарить следующий миг жизни, а может его отобрать, и каким он будет, не знает никто, а поэтому неизвестность волнует и притягивает, и не дает оторваться от стрелки часов. Но проходит уже полчаса, час, уже второй, а их все нет и нет. И только из будущего своим пультом управления они могут отдать команду на возвращение.

Огненный шар невозмутимо покачивался над конструкцией и своей уверенностью и мощью как будто успокаивал этих людей на берегу. Он, конечно, все уже знал, но сказать не мог, и поэтому люди смотрели на него с надеждой, а он, чувствуя это, тоже не мог отвести своих огненных глаз от них, и переливался яркими бликами на колыхавшейся округлой поверхности… А люди замерли, тоже молчали и ждали…