Техник Большого Киева

Молоденькие елочки скрывали вход в единственный подъезд дворца спорта. Высоченная внешняя стена сплошь состояла из разноцветных осколочков мозаики, схематично изображающих живых в разных позах и с разными предметами. Назначение некоторых предметов не вызывало сомнений: нужно быть полным идиотом, чтоб не понять для чего служит, например, меч. Круглая штуковина в руке у другого вполне могла быть древним щитом, правда, очень маленьким. Но зачем, спрашивается, бить по такому щиту ногой, как это делала одна из фигурок?

Пард не понимал этого. Как не понимал слов «спорт», «цирк»… Дворец – еще понятно, шикарный дом. Но спорт?

Сплошные загадки.

Над самым входом виднелось изображение живого на мотоцикле. Или, скорее, на велосипеде. Остальное скрывали елочки.

– Гляди! – прошептал Бюскермолен и отодвинулся от окна, чтоб ненароком не засекли.

По улице сломя рулевую колонку мчался мотоцикл без седока. Напротив дворца он притормозил, словно узнав место, нерешительно газанул, и скрылся за елочками.

– Точно, они! – прошептал Пард. – Не зря у них мотоциклист на самом видном месте изображен!

– Там изображен велосипедист, – проворчал Гонза, любящий точность, которую техники иногда называли «математической» – еще одно слово, что Пард употреблял сам, не задумываясь о его смысле. Так именовали счетную науку, а в этом вопросе Пард сильно плавал. Не хватало ему знаний.

– Кстати, – вмешался Бюскермолен. – Вы обратили внимание, что в утренней шайке не было ни одного гнома? Люди, орки, вирги, метисы… Даже один боейеш, по-моему. И ни одного гнома.

– Эльфов там тоже не было, – пожал плечами Трыня. – Да и половинчиков я не видел…

Неожиданно засвистел вызов сотового телефона. Пард с готовностью полез в карман.

– Алло, это Вольво, – послышалось из динамика. – Жор мне тут кое-что интересное рассказал…

– Кажется, мы нашли нужный дворец, шеф, – сказал Пард. – Я связывался с группой Васи, они говорят, что дворец на Леонтовича пуст, и пуст давно. А на Шестой Парковой обосновалась гномская контора по торговле мебелью, Роелофсен с ними мило побеседовал и направился к нам.

– А у вас?

– А у нас некоторое мотоциклетное оживление. Но внутрь мы пока не совались, сидим в доме напротив и глядим в окна. Тип-Топыч, Михай и Саграда стерегут подсобные выходы. Бюс раздал им рации…

– Хорошо, – жестко отозвался Вольво. – Я сейчас буду, постарайтесь без меня туда не лезть…

– Только если ее увозить будут, – заверил Пард.

– Дай мне Бюса.

Пард протянул трубку Бюскермолену.

Пару минут гном молча слушал, что говорит ему по телефону Вольво. Потом ответил – одной единственной фразой:

– Ich tue alles, Chef. Falle im Kampf.

Он произнес это, будто клятву. Да, скорее всего, это и была клятва. Пард позавидовал Вольво: верные живые составляли его команду…

Около дворца было по-прежнему тихо и пусто, только долговязый человек выскочил на шум одинокого мотоцикла, быстро подманил испуганную машину и силком утащил внутрь. Но на верхних этажах дворца наблюдалась некоторая жизнь: кое-где, несмотря на дневное время, горел свет; откуда-то долетала невнятная музыка. Пард силился опознать мелодию и никак у него это не получалось, пока Гонза не сжалился и не сообщил:

– Да «Берег» это играет… «Медуза». Ты ж ее сам все время поешь!

В тот же миг мелодия перестала казаться незнакомой и неразборчивой. И слова мгновенно стали узнаваемы:

Рассекая соленый хрусталь
У стены припортового шлюза,
Перейдя океанскую даль,
Незаметно всплывает медуза.
Ясно помнит глубинную тьму,
И созданья высоких давлений,
Пенных валов седую кайму
И изгибы холодных течений.

– Хорошо тебе, – проворчал Пард, – с такими локаторами-то… А я только обрывки слышу.

– Кто на что учился, – Гонза пожал плечами. – Я эти локаторы не отращивал – сами выросли.

Пард сокрушенно вздохнул.

Помнит ржавчину мертвых судов
И скелет моряка у штурвала,
Затонувшую тень городов -
Все медуза уже повидала.
Никогда никуда не спешит,
Увлеченная легкой волною:
Океан за медузу решит -
Прямо плыть, или взять стороною.

Жесткие гитарные риффы рассекли песню, отделили куплет от припева.

Прозрачное создание воды и глубины,
Ты сквозь годы и сквозь километры прошла неизменной…

Риффы продолжали кромсать мелодию, непостижимым образом вплетаясь в нее:

Под толщей вод сезонов нет,
Нет осени и нет весны,
И поэтому ты так прекрасна и так совершенна.
И поэтому ты так прекрасна и так совершенна.