Техник Большого Киева

В маленькой угловой комнате, на своем наконец-то жестком топчанчике, Пард мгновенно провалился в глубокий сон. Только прилег — топчанчик раз-другой качнулся, наверное, от выпитой «Южной розы», и унес его экспрессом в очередное николаевское утро.

19. Заалай — Музтаг

Разбудило Парда женское пение. Он вскинул голову с маленькой подушки, вслушиваясь. Чей-то негромкий грудной голос доносился со двора.

За густым частоколом домов
Мы вдыхаем завесу из смога.
В лабиринте проезжих дворов,
В центре города — нашего бога.

Мы годами не видим травы,

Мы забыли про синее небо.
Мы не знаем, что шорох листвы
Никогда сверхъестественным не был…

Пард на цыпочках подошел к окну соседней комнаты, тому, что выходило во внутренний дворик; у противоположной стены, на диване, сонно заворочался Дюша.

На крылечке с гитарой в руках сидела Инси и тихонько перебирала струны. У ног ее, конечно же, валялся Плюх и вел себя подозрительно тихо. Должно быть, слушал. Лилась завораживающая мелодия, в которую вплетался чистый и покорный певице голос.

Небоскребы громадами тел
Заслонили и солнце, и тучи,
Никогда, как бы ты ни хотел,
Небоскребы мечтать не научат.

Среди полчищ железных машин

От себя убежать ты не можешь.
Среди тысяч живых — ты один,
Никого и ничем не тревожишь.

Отчетливая синкопа в конце такта, короткая пауза и ритм чуть изменился, а песня перетекла в коду.

Мы — пленники города.
Не знаем мы холода,
Не помним мы голода:
Не наша вина.

Мы жить не приучены,

Любить не обучены,
Комфортом замучены:
Такая цена.

Парду сразу же вспомнился вчерашний разговор о происках защищающегося города, о системе и еще — о некоей команде Техника Большого Киева, собирающейся эту систему нарушить. Пард невольно вздрогнул, поморщился и потрогал затылок, который почти перестал болеть после вчерашнего.

Он мимоходом глянул в зеркало у Дюшиного дивана — сплошная синева с физиономии, слава жизни, сошла, но следы чужих кулаков видны были все равно еще чересчур явно. Пард обреченно вздохнул.

Одевшись, он вышел на крыльцо и поежился от утренней прохлады. Небо хмурилось свинцом, и солнца Пард все равно не увидел, хотя в этом районе Большого Киева небоскребов просто не было. Инси сразу перестала играть, едва Пард встал рядом с ней, опершись плечом на стойку, что поддерживала над крылечком гнутую зеленую крышу.

— Здорово у тебя получается, — искренне похвалил Пард. — И песня… Аж мороз по коже. Особенно в связи со вчерашним.

Пард даже вздрогнул. Инси, не глядя на него, сказала:

— Это старая песня, Пард. В нашем мире истины не стареют.

— А чья?

И, вдруг догадавшись, добавил:

— Твоя?

Инси покачала головой:

— Нет. Я не умею слагать песни — для этого не существует формул, которым можно научиться. Это «Берег», ранний-ранний «Берег», еще до первого альбома записанный.

«Снова „Берег“! — подумал Пард с удивлением. — Что-то подозрительно точно ложатся их песни на нашу поездочку…»

На пороге возник разбуженный Дюша — некая непостижимая сила выгнала его из-за компьютера. Обычно он со своего диванчика переползал на стоящий впритык стул и, не продрав еще толком глаза, щелкал выключателем, исполняя ритуальную формулу оживления компьютера.

— Ответ из Центра пришел, — сказал Дюша уныло. — Буди шефа, красуня.

Инси отложила гитару и ушла в комнату, где ночевали они с Вольво. Плюх разочарованно убрел к своей капитальной будке между садом и дальней стеной дома.

— Паршивый день будет, — с досадой протянул Пард, глядя на небо. — Пасмурный. Как бы Кэп с Кутняком не обломились в яхт-клуб ехать…

— Позвони, делов-то, — пожал плечами Дюша.

— Тебе не холодно? — Пард поежился, запахиваясь в рубашку. Дюша выполз на крыльцо, разумеется, только в трусах. Даже шлепанцев не надел.

— Нет. — Дюша протяжно зевнул.

— Изморось… — проворчал Пард. — Нет, чтобы одеться…

Дюша поднял гитару и задумчиво тренькнул парой струн: играть он не умел совершенно и Пард сразу же отобрал у него несчастный инструмент. Дюша не сопротивлялся.

— Понимаешь, — глубокомысленно сказал он Парду, уставясь куда-то в глубину сада, — страшен, собственно, не сам холод, а перепад между температурой тела и температурой окружающей среды.

У Парда немедленно свело скулы — недаром родная сестра, прекрасно знавшая Дюшу, именовала его коротко и емко: «Нудный». Дюша не обижался. И никогда не протестовал.

Из своей комнаты к компьютеру прошли Вольво и Инси и некоторое время колдовали перед монитором. Очередями клацала клавиатура.