И снова пример. Молодая пациентка, миссис К. (см. раздел 1.24), на третьем году анализа, какое-то время очень продуктивно работала, а затем была сессия, когда она проявила значительное сопротивление. Она начала сессию, сказав, что ей не хотелось приходить, в голове у нее ничего нет, почему я не даю ей намека, о чем говорить, ее жизнь течет так гладко, ее ребенок чудесный, новая квартира комфортабельна, вероятно, ей можно позволить остаться одной, ей гораздо лучше, действительно ли ей необходимо продолжать анализ, она ходила в интересную картинную галерею, но ничего не купила, у нее назначено свидание с «умником»; мужчины, с которыми она встречается, либо «тупицы», либо «умники» – и т. д., и т. д., вперемешку с короткими паузами. Я чувствовал, что ее тон имел оттенок раздражения и досады. После примерно десяти минут всего этого я вмешался и сказал: «Вы, кажется, раздосадованы». Она ответила: «Я полагаю, да. Но я не знаю чем». Я сказал: «Что-то раздражает вас. Постарайтесь найти это. Просто позвольте своим мыслям следовать за идеей «Что-то досаждает мне».
Пациентка минуту помолчала, а затем вдруг произнесла: «О, я забыла сказать вам, что моя мать звонила мне вчера вечером из Нью-Йорка». Затем пациентка принялась пересказывать содержание беседы и свои реакции на нее стальным, холодным тоном, в неестественном, отрывистом ритме. Мать упрекала ее за то, что она не пишет, пациентка была взбешена, но контролировала себя и демонстрировала только равнодушие и пренебрежение. Она с горечью сказала, что пошлет матери ее регулярный чек, но будь она проклята, если будет писать. Пауза, молчание. «Я не собираюсь вовлекаться в отношения с нею снова… даже хотя я знаю, что вы хотите, чтобы я это сделала… Вы говорите, это поможет моему анализу, и, может быть, вы и правы, но я не могу, и я не хочу вовлекаться и в отношения с вами».
Я хранил молчание. Я вспомнил, что на предыдущей сессии она говорила мне о свидании с молодым художником. Она чувствовала, что он интересен, даже очарователен, но было в нем что-то, что отталкивало ее. На той сессии мы не обнаружили, с чем связано это чувство. Пациентка продолжила, рассказав мне о своей двухлетней дочери, о том, как она любит играть с ней, как прекрасно детское тело, не уродливо, подобно телу взрослой женщины, и как она любит купать ее. Она остановилась и вдруг вспомнила сновидение: она была одной из женщин-аквалангисток – должна была плыть в убежище в Москву и запоминать, что видит под водой. Вода была холодная и темная, но она была защищена своим резиновым костюмом. Была опасность, что что-то взорвется, и нужно было спешить, уходить как можно скорее. Была какая-то мысль о том, что она должна финишировать в 4 часа.
Ассоциации пациентки привели ее к тому, что она слышала: люди, которые умирают во сне, умирают в четыре часа. Может быть, она боялась, что я могу умереть, она слышала, что у меня неважно с сердцем. Когда она проснулась, ее небо было воспалено, она, должно быть, во сне натерла его языком. Это проблема, до причины которой мы еще никогда не доходили. У нее болит желудок. Она чувствует себя скованно. Ей следует работать над этим, но она чувствует утомление и депрессию. Молчание. В этот момент я сказал: «Вы боитесь чего-то, что собираетесь найти под водой, в своем бессознательном. Вы испуганы, поэтому надеваете резиновый костюм, чтобы ничего не чувствовать и не быть вовлеченной – во что?»
Пациентка немного подумала и ответила: «Я чувствую соблазн бежать, вернуться назад, стать такой, какой я была до анализа: скучающей и пустой. Я устала от борьбы и исканий, я хочу расслабиться и не торопиться. Вы подталкиваете меня, а я хочу, чтобы вы делали работу. У меня вчера была фантазия, что у меня развился рак гортани, и я не могу говорить, и тогда вы должны были бы делать всю работу». Пауза.
Я ответил: «Вы раздражены на меня, потому что я не буду кормить вас, я не буду вашей доброй мамочкой». Пациентка буквально закричала на меня: «Не говорите этого слова, я не выношу этого. Я ненавижу это и вас тоже. Да, я хочу, чтобы вы помогли мне, но не только работали для меня, я хочу, чтобы от вас исходили тепло и доброта. Все, что вы делаете – это работа, работа, работа… (пауза)… Я думаю, вы правы. Я хочу, чтобы вы заботились обо мне, как я забочусь о своем ребенке. Вы знаете, вчера, когда я купала ее, я посмотрела на ее гениталии, на ее вульву, это выглядит так прекрасно, как цветок, как сладкий кусочек фрукта, абрикоса. Я могла бы поцеловать это, только я знала, что это было бы нехорошо для нее». Я просто сказал: «Для нее?» Пациентка продолжала: «Хорошо, не только для нее, я согласна, но также и для меня. Это напомнило мне, знаете ли, художника, с которым я встречалась несколько дней назад. Мы пошли на пляж, и я заметила, что его бедра очень толстые и зад тоже, прямо как у женщины. Может быть, именно это оттолкнуло меня». Я ответил:
«И пленило одновременно. Это то самое опасное убежище, которое вы боялись найти под водой. От этого вы бежите». Пациентка: «Я купила бикини для моей дочери, она выглядит так прелестно в нем – оно ярко-красное – я могу ее съесть в нем, буквально съесть».