Техника и вооружение 2006 01

Правда, в нижнетагильский период деятельности Карцева мне не довелось с ним лично общаться. По своим военпредовским и управленческим служебным обязанностям я тогда не был связан с разрабатываемой им бронетанковой техникой средней весовой категории, а занимался машинами промежуточной, легкой и особо легкой весовых категорий. Однако по отзывам людей, близко знавших Карцева, мне было известно о некоторых особенностях его характера. Говорили о нигилистическом отношении Леонида Николаевича к устоявшимся мнениям и подчеркнуто независимой манере его общения с высоким начальством.

По внешнему виду человека далеко не всегда удается распознать масштаб его личности. Наоборот, известны многие случаи, когда внешность человека находится в контрасте с его выдающимися качествами и, если хотите, величием. Я имею в виду общую ситуацию, когда внешний вид и значительность внутреннего содержания человека не только не совпадают, но и находятся в очевидном противоречии.

Мое личное знакомство с Леонидом Николаевичем впервые состоялось уже после его ухода из Нижнего Тагила в августе 1969 г. и перевода в Москву на должность заместителя председателя научно-технического комитета Главного бронетанкового управления Министерства обороны (НТК ГБТУ МО). В то время я проходил службу в другом подразделении ГБТУ, занимавшемся заказами и контролем производства серийной бронетанковой техники. Поэтому какое-то время мое представление о Карцеве носило весьма поверхностный характер.

Но уже первые впечатления о нем оказались довольно неожиданными. В прежнем моем представлении этот живой классик танкостроения должен был являть собой солидную фигуру маститого руководителя, этакого мэтра, который своим внушительным видом сразу же вызывает священный трепет у собеседника. Вместо этого я увидел худощавую фигурку с тонкой шеей, по-юношески торчащей из генеральского мундира. Генерал был черноволос, на его тощем лице глубоко сидели близко расположенные к носу темно-карие глаза. Его неторопливая речь с протяжным полудеревенским произнесением слов и обилием простонародных выражений выдавала его происхождение из российской глубинки. И действительно, как я узнал позднее, он родился в крестьянской семье в небольшом селе на границе Иваново-Вознесенской и Владимирской губерний.

Характерной манерой его общения была постоянная насмешливость, из-за чего любая тема в его изложении звучала как забавная история, хотя далеко не всегда безобидная для собеседника или третьих лиц.

Когда я по воле начальства ГБТУ был переведен из «серийного» управления на должность начальника одного из отделов НТК, многими сотрудниками НТК, в том числе и Леонидом Николаевичем, это было воспринято с неодобрением. Для них я был как бы «человеком со стороны», сугубым «серийщиком», что в их глазах ставило под сомнение мою профессиональную компетентность в вопросах научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ по созданию новых образцов бронетанкового вооружения и техники. Не скрывая своего негативного отношения к моему назначению, Карцев со свойственной ему насмешливостью позволил себе ряд снисходительных реплик, а порой даже колкостей в мой адрес. Некоторое время я проявлял выдержку и не реагировал на эти выпады своего нового начальника. Однако когда это стало повторяться и вызывать угодливое хихиканье некоторых сотрудников НТК, я однажды во время какого- то совещания у председателя НТК (генерала Валентина Петровича Дикого) не стерпел и в достаточно резкой форме прервал Карцева на полуслове, заявив повышенным тоном, что дальше терпеть подобные выходки не намерен. Присутствующие оторопели, а Леонид Николаевич, не став обострять ситуацию, со снисходительной улыбкой молча удалился в свой кабинет в сопровождении одного из наиболее угодливых подчиненных. В кабинете председателя НТК все замолкли. Чтобы разрядить затянувшуюся немую сцену, я счел уместным извиниться перед председателем за допущенную несдержанность и нарушение условий субординации. Тем не менее я подтвердил, что унижающие меня реплики со стороны генерала Карцева или кого бы то ни было другого не приемлю.

По прошествии некоторого времени в результате более тесного общения по конкретным вопросам нашей совместной служебной деятельности я почувствовал, что отношение Карцева ко мне изменилось. До меня стали доходить его весьма одобрительные высказывания в мой адрес. Постепенно наши отношения наладились и даже приобрели характер взаимной симпатии, а в последующем переросли в дружбу, сохраняемую нами и после увольнения из вооруженных сил вплоть до сего дня.

Нередко при встречах или в разговорах по телефону Леонид Николаевич делится со мной своими воспоминаниями и переживаниями, которые многое добавляют к моим представлениям о его незаурядной личности.