Техника и вооружение 2011 05

Как вспоминал В.А. Бархоткин, «взаимодействие нашей лаборатории с КБП началось в 1972 г. с того, что Шипунов увидел и оценил нас как способных специалистов, которые могли заметно поднять интеллектуальный уровень аппаратуры для «Тунгуски». Работа с Аркадием Георгиевичем оказалась весьма конструктивной, чему немало способствовало то, что он был большим ученым, инженером, производственником. Благодаря его умению разобраться в любом техническом вопросе создавалось впечатление, что он знает в любом комплексе все до каждой гайки, резистора или микросхемы. В отличие от многих наших заказчиков, он неоднократно приезжал к нам в институт, причем общался не только с руководством, но и проходил по лабораториям, говорил с сотрудниками, слушал и в буквальном смысле ловил их мысли. От такого человека не было обидно услышать и жесткую критику. Подобное отношение нас ко многому обязывало, и мы сохраняли свою верность Аркадию Георгиевичу даже в те несколько лет, когда работы по «Тунгуске» замерли. Несмотря на то, что предложений у нас было немало, «Тунгуску» мы не забывали и от поступавших из КБП просьб о выполнении той или иной работы не отказывались. И в дальнейшем Аркадий Георгиевич не раз, общаясь с нами, говорил, что мы его самые надежные друзья. Мы всегда старались оправдать эту оценку.

Запомнилось, как однажды в одном из отделений КБП к нам предъявили претензии по проблеме, связанной с точностью ведения огня из пушки. Мы быстро изучили у себя эту проблему и поехали в Тулу. Разложили в кабинете Шипунова свои расчеты, таблицы и графики. Он уже был подготовлен своими подчиненными к тому, что мы в этой ситуации являемся крайними, и принялся внимательно изучать наши материалы. Смотрел и размышлял он довольно долго, и полностью проникся нашей точкой зрения. Вслед за этим он с негодованием посмотрел на своих специалистов и сказал: «Ну, вы меня и подвели! Потом с вами разберемся». И посмотрел на нас с большим одобрением».

По воспоминаниям А.Г. Шипунова, «когда на начальных этапах работ по «Тунгуске» мы регулярно выслушивали доводы наших оппонентов, то старались не только отвечать им, но и мотали себе на ус. Ведь в их высказываниях имелось немало ценного, базировавшегося на их опыте, обретение которого являлось для нас одной из главных задач. Со временем, при отработке на полигоне «Тунгуски», мы начали сталкиваться с такими вопросами, о которых мы прежде не имели никакого представления. А нам требовалось давать на них срочные и правильные ответы, объясняя причины случавшихся отказов. Нередко это требовалось делать при отсутствии данных телеметрической информации о работе бортовой аппаратуры.

В расчетах же, которые мы проводили после каждого испытания, было очень много тригонометрии, а поскольку компьютеров еще не было, ответы приходилось искать по таблицам, на подсчеты уходило очень много времени. Достаточно сложно у «Тунгуски» шла отработка математического обеспечения средств комплекса. Не было на предприятии и ставшей чрезвычайно необходимой при выполнении столь больших работ комплексной системы наземной отработки. Поэтому доводку «Тунгуски» приходилось вести на опытных образцах боевой машины, на полигоне.

Нередко это выполнялось способами, значительно отстававшими от времени. Так, когда мы подъезжали к нашей площадке на полигоне, о состоянии работ можно было легко судить по положению на боевой машине Кричевского, нижняя половина которого высовывалась из люка. С одной стороны, это было героическое поведение, люди отдавали работе все силы и время, а с другой — было предельно ясно, что так больше работать нельзя. И мы извлекали соответствующие уроки. Иногда нам помогали прежний опыт и интуиция, иногда — удача. Но бывало так, что не помогало ничего, даже обращение за советом в крупные научные организации».

В окончательном виде стартовая масса созданной для «Тунгуски» ЗУР (получившей обозначение 9М311) составила 42 кг, а вместе с транспортнопусковым контейнером — 57 кг. Длина ракеты равнялась 2562 мм. Обе ее ступени — стартовая, диаметром 152 мм, и маршевая, диаметром 76 мм, выполненная по схеме «утка», — оснащались оперением, раскрывающимся при помощи пружин после выхода ракеты из контейнера.

Спроектированный для ракеты однорежимный двигатель, среднее время работы которого составляло 2,6 с, разгонял ракету до максимальной скорости 900 м/с. После его отделения маршевая ступень массой 18,5 кг продолжала полет в баллистическом режиме с минимальными потерями в скорости. При этом ее средняя скорость полета составляла 600 м/с, а располагаемые перегрузки достигали 18 единиц. Это позволяло поражать скоростные, летящие со скоростями до 500 м/с, и интенсивно маневрирующие с перегрузками до 5–7 единиц цели как на встречных, так и на догонных курсах, на дальностях до 8 км.