Техника игры в блинчики

Солдаты, вернее, милиционеры, если судить по форме, реагировали на трескотню Баста вполне ожидаемо: опустили поднятые винтовки и раззявили рты. Шаунбург сознавал, что вполне узнаваем в своих галифе и кожане, и в фуражке "тельмановке", но начинал сомневаться, что "пауза" затянется. В дверях каменной хижины появился небритый офицер в форме карабинера и за бруствером из мешков с песком кто-то отчетливо пошевелился.

"Черт!"

— Это комиссар Верховен, — сказал по-испански Мигель, вылезший из машины с другой стороны. — Закурить не найдется?

— А вы кто такой? — строго поинтересовался офицер с порога хижины. — Предъявите документы.

Все это, хоть и не без некоторого, впрочем, вполне естественного напряжения — все-таки акцент играет роль — Баст худо-бедно разбирал, не прекращая, однако, улыбаться, как идиот, и нести свою собственную агитационно-плакатную чушь. Однако следующую тираду Мигеля он понял буквально "с пятого на десятое". Того взорвало стремительными и мощно интонированными фразами, среди которых то и дело мелькали знакомые на слух "карамба", "миерда" и "пута". А еще через мгновение, выбрасывая в прежнем темпе фразы-скороговорки, Мигель начал стрелять, стремительно перемещаясь по ломаной траектории слева направо вдоль позиции республиканцев.

"Еть!" — Шаунбург не стал заморачиваться несвойственной ему "акробатикой", а выхватил из кармана пистолет и повалился на землю, то есть прямо на камни под ногами, начав стрелять даже раньше, чем упал на левое плечо и перекатился на спину, а потом снова на живот, гася таким нехитрым способом скорость падения.

Попал или нет, сказать трудно: упали, теряя винтовки, оба милиционера, а там вдруг грохнуло прямо в уши, и за бруствером поднялся клуб пыли и дыма.

"Граната…"

Офицера Баст, лежа на дороге, не видел, а потому скоренько, по дуге, пополз к шлагбауму, предполагая разглядеть карабинера оттуда. Стрелять больше пока не в кого: милиционеры лежали, кто где упал, над мешками с песком рассеивалось облачко недавнего взрыва, Мигель куда-то исчез, и Шаунбург героически полз по камням, все время ожидая, что кто-нибудь додумается стрельнуть по бензобаку "Фиата". Автомобиль оставался на данный момент самой серьезной опасностью, подстерегающей Баста на дороге. Он стоял слишком близко, и если рванет…

— Товарищ Верховен, вы живы? — раздался вдруг откуда-то спереди голос Мигеля.

— Жив, — сразу же откликнулся Баст. — А…?

— Все кончилось, — как-то буднично сообщил Мигель, в голосе которого совершенно не чувствовалось ажитации. — Идите сюда.

Опасливо глянув на лежащих бойцов-милиционеров, Шаунбург встал и наконец увидел Мигеля. Тот споро, но как-то буднично связывал руки извивающемуся под ним офицеру.

— Идите сюда, — повторил, не оглядываясь, Мигель. — Он жив, и сейчас мы узнаем, что происходит в стране и мире.

— Вы уверены, что нам никто не помешает? — Шаунбург не любил идти у событий на поводу, предпочитая контролировать происходящее "от и до".

Он оглянулся по сторонам, но, похоже, Мигель был прав: место это — удобное для засады, но уединенное, и свидетелей "скоропостижной" смерти трех республиканских милиционеров не наблюдалось. Но, с другой стороны, а если кто-нибудь приедет?

— А если кого-нибудь черт принесет, — словно читая его мысли, сказал Мигель, — то мы с вами, товарищ Верховен, и есть те двое отважных коммунистов, что нашли здесь страшные следы нападения фашистских диверсантов.

После этой успокоительной фразы, Мигель принялся разговаривать с пленным по-испански, и Баст заскучал. Слушать вопли и брань республиканского офицера было противно, а он к тому же ни слова из сказанного как бы не понимал, и такое положение вещей страшно раздражало. Шаунбург постоял, посмотрел как Мигель "потрошит" пленника, пожал плечами и, закурив, пошел сторожить дорогу. Нельзя сказать, что ему нравилось происходящее, но он не испытывал иллюзий: поймай эти парни его с Мигелем, случилось бы то же самое, только наоборот.

"Среднестатистический уровень варварства…"

Дорога, сотня метров в один конец и километра полтора — в другой, была пустынна. Солнце уже спускалось за горную гряду, воздух заметно посвежел и начал набираться вечерней сини. Впрочем, видимость, как это и бывает в такую пору в горах, хуже не стала. Ясно различались камни и отдельные деревья на склоне холма, трещины на скальных выходах. И еще этот "незабываемый" фиолетовый оттенок, так странно сочетающийся с хрустальной прозрачностью воздуха и ощущением предгрозового напряжения…

Шаунбург бросил взгляд вверх. Верховой ветер гнал там, — в вышине, — темную вереницу туч…

"Грозовой фронт… Эль Греко… Scheisse!"

Все-таки давний сантимент к республиканской Испании глубоко засел в душе и памяти Олега Ицковича, являвшегося, как ни крути, доминирующей личностью в странном симбиозе еврея из двадцать первого века и немца из первой трети двадцатого.

"Испания… Как много в этом слове…"