Техники семейной терапии

Мать: Ну ладно… Я скажу тебе, что меня на самом деле выводит из себя, — это когда я стучу тебе в дверь, а ты у себя и нарочно не отвечаешь. Я специально говорю "нарочно", потому что именно так я это воспринимаю.

Джина: Потому что я знаю, что ты постучишь и откроешь дверь.

Мать: Но я не открываю. Я стою там и жду, когда ты отзовешься.

Джина: Ну да, а когда я скажу: "Что?", — ты открываешь дверь. Так что толку?

Мать: Мы стучим в дверь, Джина, и спрашиваем, там ли ты, а когда ты не отвечаешь, стучим еще раз и потом открываем дверь. Ты знаешь, почему?

Джина: И все равно, когда я говорю: "Что?", вы открываете дверь. А я, может быть, одеваюсь или еще что-нибудь. Я не люблю, когда вмешиваются в мою личную жизнь, понимаете?

Мать: Мы входим после того, как постучали во второй раз, — и я говорю "мы", потому что папа делает то же самое. Помнишь, однажды утром окно было открыто, а тебя не было?

Минухин: Не говорите за своего мужа, он может сам за себя сказать.

Мать: Ну хорошо, вот почему я это делаю. И еще потому, что недели две назад ты говорила, что над собой что-нибудь сделаешь — это явная склонность к самоубийству. Я никогда не знаю, что увижу за этой закрытой дверью, и чувствую, что ты загнала меня в угол. Я боюсь, и меня возмущает, что ты этого добилась, и я… У меня иногда появляется чувство бессилия, как будто я в твоей власти, а это неправильно — не должно быть таких отношений с родителями… таких отношений между матерью и дочерью.

Минухин (матери): Вы ведете себя совершенно беспомощно и предоставляете Джине большую власть, а она не знает, что с ней делать. Продолжайте рассказывать, что такого она делает с вами из того, что вам не нравится, что вы считаете проявлением неуважения, что вас беспокоит.

Вмешательство терапевта имеет целью обеспечить дальнейшее поддержание сфокусированности. В попытке матери привлечь к взаимодействию мужа он видит один из сигналов, подаваемых членами семьи, когда взаимодействие достигает опасного или порождающего стресс порога, и поэтому выводит отца за рамки происходящего, заставляя мать и дочь продолжать их взаимодействие дольше, чем они привыкли.

Мать: Одна из вещей, которые меня очень беспокоят, — это то, как ты ругаешься. Мне это совсем не нравится.

Джина: Это я от злости. Ребята в школе ругаются, я от них научилась.

Мать: Мне все равно, ругаются они в школе или нет. Я не хочу, чтобы ты это делала дома.

Джина: И ты сама ругаешься, так почему…

Мать: Ну и что? Мне не четырнадцать лет.

Джина: И все равно ты ругаешься.

Мать: Это не имеет никакого отношения к тому, о чем мы говорим. Мне не нравится, когда ты делаешь это дома; мне не нравится, когда ты огрызаешься. Тебе понравилось, когда вчера вечером за столом я тебя ударила? Тебе было приятно?

Джина: Мне все равно!

Мать: Ну, так вот, я тебе говорю, что пока ты будешь по-прежнему вести себя неуважительно, тебе будет доставаться, потому что терпеть это я не собираюсь. Это все прекрасно, что у тебя должна быть личная жизнь и свои права — я тоже так считаю. Но когда ты нарушаешь права других и ведешь себя неуважительно, то тебе лучше примириться с мыслью, что тебе тоже будет доставаться.

Минухин (Джине): Ты можешь что-нибудь сказать в свою защиту?

Терапевт вызывает дочь на продолжение конфликта.

Джина: Ну, ты меня совсем не уважаешь. Ты хочешь, чтобы я тебя уважала, а сама меня не уважаешь.

Мать: Это неправда. Абсолютно наглая ложь.

Джина: Тогда почему ты можешь обзывать меня всеми этими непристойными словами, а я тебя не могу?

Мать: Потому что мне не четырнадцать лет, и я твоя мать.

Джина: Не вижу, в чем разница.

Мать: Ты не считаешь, что есть разница? Значит, другими словами, ты хочешь сказать, что вполне могла бы существовать во всей этой семейной структуре без матери. Правильно?

Джина: Я этого не говорила.

Мать: Ну, если я тут только для того, чтобы можно было на меня огрызаться и обругать, то я так понимаю, что тебе наплевать, есть я или нет. Я давно уже кричу во все горло, что, по-моему, ты пытаешься занять в семье мое место.

В ходе продолжающегося конфликта становится очевидно, что мать и дочь перебирают ряд изоморфных тем, привязанных к тому же симметричному взаимодействию. Последнее высказывание матери, в котором она определяет дочь как бросившую вызов и одержавшую верх, свидетельствует о том, что мать находится в непривычном для себя положении и лишена власти. Произошел сдвиг: теперь не дочь — жертва болезни, а дочь и мать — участницы конфликта за обладание властью. На этом этапе терапевт может утверждать, что дочь либо пользуется поддержкой отца или бабушки, либо находится в союзе с ними обоими против матери. Сохраняя сфокусированность на конфликте между матерью и дочерью, вышедшем за свои обычные рамки, терапевт выдвигает на первый план положение дочери, оказавшейся марионеткой в гуще сложного конфликта.

Джина: Я не пытаюсь занять твое место.

Мать: А по-моему, именно так и получается — например, когда я не могу ничего найти, потому что ты приходишь и устраиваешь уборку на кухне.

Джина: Да ведь ты никогда там не убираешься, только я одна там и убираю…