Техники сновидений наяву, или Невидимые цепи бытия

В довершение к этому она также страдала от чувства вины из-за половой связи с отцом, так как впоследствии догадалась о том, что это было извращенное проявление сексуальности, известное как кровосмешение, но полностью подавила в себе это тягостное открытие, вытеснив его из своего сознания. Она наказывала себя за это, постоянно унижая себя самыми различными способами, и это было ее платой за детский проступок.

Как только она немного успокоилась, я предложила ей, чтобы она внимательно взглянула на эту маленькую девочку, которая все еще продолжала жить и страдать внутри нее, но с тех самых пор застряла в этом детском возрасте, вновь и вновь переживая свои старые чувства вины и стыда. Я спросила, не хочет ли она взять ее на руки, успокоить и дать ей ту любовь, которую она так страстно желала получить и которой ей так остро не хватало. Это вызвало у нее новый приступ рыданий, и сквозь слезы она сказала: «Да, да, больше всего на свете я хотела бы сделать это!» Затем, забыв обо всем на свете, она буквально погрузилась с головой в эту внутреннюю работу, представляя себе, как она купает эту девочку, причесывает ее, растирает ее тело ароматными исцеляющими маслами, нежно и ласково утешает ее, как своего родного горячо любимого ребенка.

Затем я предложила ей спеть этой маленькой девочке колыбельную, чтобы она спокойно уснула, что она тут же принялась делать. Было совершенно очевидно, что она не знала, что бы ей еще предпринять теперь, когда представилась возможность взять на себя ответственность за этого ребенка. Как только она сообщила мне, что девочка крепко уснула, я спросила ее, не хочет ли она поговорить с ней, пока она спит, и постараться убедить ее в том, что все эти безобразные и тягостные события прошлого были просто страшным сном или ночным кошмаром, и что когда она проснется, каждый эпизод, каждая часть этой истории — все будет забыто. Она с готовностью последовала моему совету и стала разговаривать с девочкой так, будто бы она на самом деле находилась рядом с ней, во плоти и крови. Потом я предложила ей призвать свое Высшее «Я», попросив его явиться ей в форме какого- нибудь символа или в человеческом образе, чтобы исцелить ребенка, пока он спал.

Она вовсе не была уверена в том, что сможет сделать это, и сказала, что попробует, как вдруг, к ее удивлению, в ее внутренней сцене появилась фигура Христа. Его одеяние, как это нередко случается, имело красивый глубокий небесно-голубой оттенок — обычный цвет одежд Матери Марии. Я попросила ее поинтересоваться, почему это так, и она ответила голосом, полным восторженного благоговения: «О, это Отец в одеянии Матери, и оба они едины в одном существе». Такое внутреннее откровение ввергло ее в сильное эмоциональное состояние, снова вызвав в ней целый поток слез, но на этот раз это не были слезы боли и отчаяния, это были слезы радости и огромного облегчения от того, что она открыла для себя новую мать и нового отца, единых друг в друге и единых с ней.

После этого она сказала мне, что все еще чувствует себя нечистой и поэтому не решается позволить этой фигуре прикоснуться к ней; тогда я спросила у нее, не хочет ли она совершить омовение и искупаться где-нибудь, также как она искупал а, маленькую девочку. Она моментально отреагировала и сказала: «Да, в море!» — и стала объяснять, что соленая вода как следует очистит ее. Я сказала ей, чтобы она мысленно сняла с себя всю свою одежду, сложила ее в кучу и сожгла, поскольку ее старая одежда, символизирующая ее старое отношение к жизни, должна быть заменена новой. Она проделала это с максимальной концентрацией, в самозабвении погрузившись в это занятие и забыв обо всем на свете, а потом рассказала мне, как она затоптала огонь и зарыла пепел глубоко в землю, так как хотела раз и навсегда избавиться от этой одежды и уничтожить какие бы то ни было ее следы. Избавившись от всего этого, она бегом побежала в море, где с наслаждением стала плескаться и барахтаться в соленой воде, тщательно омывая все свое тело, чтобы на нем не осталось и следа от прошлой грязи и скверны, чтобы все было смыто. Затем я предложила ей как-нибудь выразить свои чувства и свое новое состояние по поводу только что обретенной свободы, на что она незамедлительно ответила, что хочет стать дельфином, свободно резвящимся в море и плавно скользящим по волнам, и просто наслаждаться жизнью и радоваться от того, что она существует.

Когда она наконец сказала мне, что вышла из воды, я вручила ей белое платье, как символ чистоты, которое она с радостью приняла и надела на себя торжественно и почти что с чувством благоговения. После этого я сказала ей, что жизнь продолжается и что она может смело идти навстречу жизни, всегда помня о своем секретном знании, что все следы ее прошлых тягостных переживаний были смыты и она очистилась от чувства вины, унижения и ненависти к себе, которые были следствием этого прошлого опыта, и что теперь она уже не должна думать о себе с пренебрежением, как раньше, потому что она — другая, в ней родилось новое представление о себе.