Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху

Хотя многие компьютерщики не имеют ко всему этому вообще никакого отношения, аллюзии на научную фантастику и фэнтези цементируют хакерскую культуру, а популярность таких ролевых игр, как «Подземелья и драконы», как мы обнаружим в следующей главе, уже позволила запустить оккультные фантазмы в электронные цепи культуры цифрового века. Одна из причин, по которой хакеров влекут подобные жанры, заключается в том, что авторы и научно-фантастических книг, и романов фэнтези не просто рассказывают истории, а создают миры. Хотя фантасты стараются держаться научной правдоподобности, творцы обоих жанров обычно пытаются придать своим сценариям реальные черты, заключая их в рамки известных аксиоматических условий (экология, фантастические технологии, социальная стратификация и т. п.). Таким образом, их повествование развивается в границах, заданных этими параметрами. Хакеры и ведьмы также являются приверженцами этих жанров, поскольку, как отмечает Лурман, «и магия, и компьютерная наука имеют дело с созданием миров, заданных при помощи ряда правил и с игрой внутри этих рамок»¹⁴⁸. Позволим себе расширить эту интерпретацию и предположить, что это описание касается вообще всякого религиозного творческого акта, хотя язычники, играючи привносящие в свои сакральные миры личные нюансы и изобретения, обычно редко задумываются над ролью человека-оператора в этом процессе.

Достаточно побывать на современном языческом фестивале вроде «Звездного леса» или «Древних путей», чтобы найти там собрания типичных жителей пригородов, одетых как Мортиция Адамс или Минг Немилосердный,[53] вздымающих над головой ритуальное оружие в свете луны и распевающих гимны Пану. Можно даже прийти к поспешному выводу, что эти ребята просто избавились от всего современного наследия и вернулись к предрассудкам далекого прошлого. Но значительная часть язычников не принимает верования премодерна настолько близко к сердцу, чтобы игнорировать ограничения, накладываемые современными убеждениями. Лучшие маги часто гордятся своим скептическим релятивизмом, тщательно проверяя все кажущееся слишком простым на вид и все заявления о правдивости, в том числе и ортодоксальные научные представления о взаимоотношениях сознания и материи. Самые проницательные язычники работают в эмпирическом ключе, используя на прагматической и субъективной основе свои «наработки» для исследования скрытых способностей человеческого сознания и тела. Американский друид Айзек Бонвиц, автор одного из первых и наиболее влиятельных языческих текстов, озаглавленного «Реальная магия», считает себя материалистом. Он как-то сказал Маргот Адлер: «У меня просто более свободное определение материи, чем у большинства людей»¹⁴⁹. Реконструируя религии премодерна в постмодернистском мире, язычники научились весьма умело маневрировать между научно-техническими категориями и практикой воображения. Они достигли этого частично благодаря замене основного религиозного вопроса о вере непосредственным исследованием плотного опыта и измененных состояний сознания. Знаменитый оккультист Алистер Кроули запечатлел сущность этого творческого прагматизма, когда в одной из своих работ написал, что магия имеет дело с духами и заклинаниями, с богами, сферами, планами и многими другими вещами, которые могут существовать, а могут и не существовать. Неважно, существуют они или нет. Известные действия приводят к известным результатам¹⁵⁰.

Какую бы метафизику ни защищал тот или иной язычник, поверка теории практикой всегда занимает значительное место в его арсенале, хотя те или иные нюансы всегда могут меняться. Вот почему эзотерические лавки всегда перемежают травы, зелья, амулеты и ритуальные принадлежности с бесчисленными справочниками, альманахами и ритуальными «поваренными книгами». Все дело в том, что язычники — тоже изобретатели-самоучки.