Технология творческого мышления

— Окружающая среда, — вставил Кэстелди, — тоже обуславливает стремление к “перевернутым ценностям”, как мы это назвали. Я еще включил бы сюда общественное мнение, недовольство публики, положение национальных меньшинств, экономические и финансовые трудности и все остальное.

<...>

— Все это нам известно, — раздраженно заметил Серебристый Лис.

Во взгляде Кэстелди за стеклами очков появилась явная обида.

— Элрой, — сказал Бретт, — молодой человек помогает нам размышлять на эту тему. Так что если вы разделяете это желание, перестаньте его одергивать.

— О господи! — взмолился Серебристый Лис. — До чего же вы обидчивы! Я ведь просто высказал то, что было у меня на душе.

— Представьте себе, что вы просто симпатичный малый, — не отступался Бретт, — а не вице-президент компании.

— Ну и наглец! — Брейсуэйт усмехнулся. Затем, обращаясь к Кэстелди, добавил: — Извините. Пожалуйста, продолжайте.

— Я хотел сказать, мистер Брейсуэйт...

— Элрой...

— Да, сэр. Так вот, я хотел сказать, что все это — часть общей картины.

<...>

— Раз уж мы заговорили о потребностях, — заметил Адам, — давайте попробуем их обобщить.

— Для начала поищем какое-нибудь емкое слово, — тотчас откликнулся Кэстелди. — Я бы сказал — “целесообразный”.

— Век целесообразности, — произнес Бретт, словно пробуя это словосочетание на язык.

— В какой-то мере — да, — сказал Серебристый Лис. — Но не полностью. — Он жестом попросил внимания, собираясь с мыслями. Все замолчали. Наконец, он произнес по слогам: — О’кей, итак, концепция “целесообразности” принята. Это — новейший символ общественного положения, отвечающий стремлению к “перевернутым ценностям”, или как его там не назови, — все мы согласны, суть от этого не меняется. Я даже взял бы на себя смелость утверждать, что этому символу, наверное, принадлежит будущее. Однако человеку присуща не только жажда целесообразности, но и многое другое: в нас от рождения заложена тяга к передвижению. Затем к этому прибавляется жажда власти, быстроты, сильных ощущений — все это остается с нами до конца наших дней. В самой натуре нашей заложена тяга к экстравагантности, и вопреки целесообразности нас тянет на всякие штучки-дрючки. От этого никуда не уйдешь. Никогда.

<...>

В голове Адама шевельнулась одна мысль. Она была связана с тем, о чем они говорили... с разобранным на части “фольксвагеном”, который он видел раньше... и с чем-то еще — смутным, неуловимым... какая-то фраза, которую он не мог вспомнить... Остальные продолжали беседовать, Адам же судорожно напрягал память.

Услышанная где-то фраза так и не пришла ему на ум, зато он вспомнил фотографию вездехода — “песчаного” автомобиля, которую видел в журнале дня два тому назад. Он извлек этот журнал из стопки и раскрыл на нужной странице. Остальные с любопытством смотрели на Адама. Так ничего и не вспомнив, он бросил журнал на стол. Бретт взял со стола журнал с изображением вездехода и показал собеседникам.

— Эта штука несется как угорелая, я сам однажды на такой ехал, — заметил Бретт. И, посмотрев на иллюстрацию, добавил: — Но уродлива до чертиков.

И тут, как часто бывает в жизни, на помощь пришел случай (курсив наш. — М.М., Л.Ш.).

Над столом, на который Адам швырнул журнал, висела в рамке фотография лунной капсулы “Аполлона-11” при первой посадке на Луну.

“И лунная капсула тоже”, — подумал Адам.

И ведь действительно уродлива: одни острые края и углы, то там, то здесь что-то торчит, сплошные несуразности, никакой симметрии, ни одной четкой кривой. Но поскольку лунная капсула отлично выполнила свое назначение, никто уже не замечал, что она уродлива, она даже казалась по-cвоему красивой.

И тут он вспомнил.

Эту фразу он произнес сам: “Уродство — это прекрасно!”

Лунная капсула уродлива. И вездеход тоже. Но оба функционально полезны, оба сконструированы для конкретной цели и отвечают ей. А почему не должен быть таким же автомобиль? Почему бы совершенно сознательно не попытаться сконструировать автомобиль — уродливый по существующим стандартам, но настолько отвечающий потребностям и девизу нашего времени, которое можно назвать “веком целесообразности”, что в силу этого он покажется красивым?

<...>

Все они в этой группе обладали достаточно большим опытом, чтобы мгновенно с восторгом ухватиться за чью-то идею. <...> Когда Адам закончил, Бретт вскочил с кресла и стал ходить по комнате. Обрывки мыслей, фраз сыпались, словно мелкие куски, выпавшие из мозаики...

— На протяжении многих веков художники видели красоту в уродстве... Достаточно вспомнить изломанные, искореженные скульптуры — от Микеланджело и до Генри Мура... <...> Все всегда зависит от того, как на это смотреть. Форма, симметрия, стиль, красота — всегда относительны. У нас перед глазами Пикассо, а мы создаем такие модели, словно они только что сошли с полотен Гейнсборо.

— Только давайте не увлекаться, — заметил Серебристый Лис. — В этом что-то есть. Но если даже мы и нащупали решение, нам предстоит еще долгий путь»83.