Техножизнь. Колыбель

Тюрин Александр ТЕХНОЖИЗНЬ. КОЛЫБЕЛЬ

Пролог. 2081 год, развлекательный канал для молоди и техноличинок.

— Дорогие малыши. Сегодня трудно поверить в то, что всего лишь пятьдесят лет назад разумная жизнь на нашей планете была совершенно другой. Она жила в страшном мире, она приспосабливалась к нему, она зависела от чуждой ей природы. Она находилась в рамках «статистической модели», не зная конечных состояний своего развития.

Вам трудно поверить в это, потому что сегодня мы и есть природа, мы и есть планета.

И хотя мы отвергаем случайность, наша история началась со счастливого случая, известного как «сюрприз 2031 года».

Космический флот, предназначенный для масштабного терраформирования Марса, первого марта 2031 года внезапно оказался на низкой околоземной орбите. И в 12.00 по московскому времени приступил к процессу «космического сева».

Споры техножизни заразили территорию Российской Федерации, а затем и остальных существовавших тогда стран. По счастью ничто не ограничивало роста техноргов в течение последующих семи суток…

Сцена 1.

Пожалуй, запахи ему сейчас мешали даже больше, чем шумы.

Пережаренный картофель, табачный дым, перегар. Мама не верит, что он чувствует перегар, который источает Стасик, лежащий за стеной на раздолбанном диване.

Источает всеми своими порами, вместе с запахом мочи от сто лет не стираных штанов. Мама говорит, что повышенная чувствительность к запахам первый признак шизофреника.

Нет, шум тоже мешает. Эта музыка из трех грубых нот, она как ложка перемешивает мысли в его голове.

Стасик, конечно же, забыл выключить телевизор, приклеенный у него прямо к стене.

Попробовать положить грелку на шею, разогреть увядшие кровеносные сосуды, но идти на кухню за горячей водой — опасно. Марина Аграфеновна на тропе войны, вон как грохочет кастрюлями.

На лице у творца, не отличавшемся ни красотой, ни мужественностью, были ссадины и даже синяк. Марина Аграфеновна вчера ударила. Только не сверхлегкой полиуглеродной сковородкой, а допотопной килограммовой.

Слева мерцал экран — на нем очередной отказ от издателя. Невежливый. Всего из пяти слов. «Дорогой Андрюша, не мешай работать». Его научно-художественно-философская книга называлась бы «Техножизнь. Том Первый. Революция».

Теперь остается пустить и текст, и картинки в тихое плавание по сети, где от них будут с ленцой отщипывать профессиональные гиены-плагиаторы.

Справа томился покосившийся шкаф, напоминающий геологический разрез: снизу энциклопедии, утрамбованные до гранитной плотности, выше — отложения всякой журнальной ветоши. Найти смысл этому шкафу сегодня было трудно — чип, встроенный в зубной протез, содержал информации на порядок больше. Впрочем, к стенкам шкафа были прицеплены пожелтевшие фотографии предков, наклеенные на истрепанный картон. Прабабушке баронессе фон Урман подарил томик своих стихов сам Николай Гумилев. Наверное, предварительно лишив ее невинности в кабриолете. В этом непутевом роду иначе и не могло быть.

Андрей Грамматиков посмотрел на другой экран, и зевнул.

Там мельтешило что-то напоминающее шары и пузыри. Это были атомы, группы атомов и молекулы. Руки Андрея в цифровых перчатках манипулировали структурой вещества. Руки чувствовали притяжение, когда атомы могли вступить в соединение, и отталкивание, когда они явно не переваривали друг друга. Помимо притяжения-отталкивания с помощью перчаток Андрей ощущал дрожание, тряску и прочие-прочие вибрации, символизирующие разные качества химических связей и электронных оболочек.

И это не было игрой в виртуальном пространстве.

На столе стояла тарелка. В ней — что-то похожее на бульон, как будто с желтыми кругляшками застывшего жира. Колония техноклеток.

От громоздкого, размером с мыльницу, компьютера тянулось к тарелке несколько световодов, каждый из которых заканчивался «ложечкой» фуллеренового чипа. Ложечки были прихвачены к краям тарелки пластырем.

Чувствительность была сильной стороной Андрея Грамматикова. С помощью своей чувствительности он мог сделать больше, чем трое выпускников самых престижных университетов с предельно сильным абстрактным математическим мышлением.

Но в то же время чувствительность ему и мешала.

Вражеские звуки и запахи пробивали стену все мощнее. Марина Аграфеновна будто бьет копытами. Стасик явно перешел в фазу трупного разложения. Какая-то птичка кричит за окном, словно ее насилуют. А может ее и в самом деле насилуют? Конец зимы. Почерневшие остатки снега напоминает кариесные зубы того же Стасика. Тьфу, опять Стасик.

Сегодня у него полный пролет. И завтра колония техноклеток в этой тарелке сгниет и у него не будет бабла, чтобы купить супрамолекулярные компоненты у Вовки, что толчется около ДК имени Крупской темными дождливыми вечерами. Блин, из какой лаборатории Вовка тащит столь ценные реактивы, чтобы толкать за гроши? Но завтра гроша не будет и на полкило синтетической колбасы со скромной этикеткой: «Колпинская нанофабрика по переработке канализационных стоков.»