Теккерей в воспоминаниях современников

Но этот ли вопрос, отцы, вы задаете своим детям и учите их задавать себе? Что принесет им больше счастья? Не преходящее блаженство праздности, а продолжительное, подлинное счастье? Это вопрос о том, к чему они наиболее способны, что могут лучше всего делать, как могут лучше всего славить Господа. Если бы их об этом спрашивали с самого начала, если бы это стало правилом и целью наших действий, мне кажется, что мы намного реже бы встречались с безразличием, поспешностью, апатией и глубочайшим утомлением, которые сейчас встречаются повсюду и поражают, как параличом, искусство, власть и человеческие отношения.

Касаясь стиля и манеры Теккерея, я нахожу, что невозможно не назвать важнейшие начала его книги: одно - юмористическое, и второе - трогательное, которые так благородно сочетаются. Сначала вспомним юмор автора, он предстает как легкая ирония, разящая сатира и откровенная улыбчивость и веселость - из-за нее-то, главным образом, ревнители религии не одобряют Теккерея. Но мы об этом мало сокрушаемся, пока они такие, каковы сегодня: конечно, очень неприятно быть осмеянными, но нужно согласиться и с писателем - над ними невозможно не смеяться... Я нахожу, что книги Теккерея способствуют победе правды нравственной и жизненной. Нравственной - потому что автор не превращает негодяев в мучеников, обрушивая на их головы несчастья и заслуженные кары, а ставит преступление к позорному столбу и подвергает осмеянию, безжалостным издевкам и полнейшему презрению - только презрение положено испытывать к нему мужчинам, ибо нам не дано измерить все безумные последствия греха. А правде жизни автор помогает, верно изображая неотвратимое возмездие и общую судьбу всех грешников. Мир Теккерея - это не царство грез или волшебных небылиц, где после горя и напастей всем добрым воздается по заслугам и зло, после недолгого триумфа, наказывается по всей суровости, а жизнь, которой мы живем на самом деле, исполненная горя и волнений и даже зависти для тех, кто видит, как высоко вознесены бывают недостойные, и как незыблема несправедливость, и как убого собственное их существование.

Что я могу сказать о трогательности написанного Теккерея? Оно необычайно искренно и благозвучно. Мы и не знали, что человеческая речь бывает так напевна - писатель то и дело воспаряет до высот поэзии. Как цвет облагораживает все, что им насыщено, так и большое, сострадающее сердце облагораживает все, чему сочувствует и с чем соприкасается... Я думаю, что Теккерей будет когда-нибудь причислен к величайшим знатокам природы, будет сочтен Шекспиром-младшим в кругу творцов и летописцев, чьи книги издаются с золотым тиснением, в кругу больших поэтов, музыкантов и художников, - всех тех, кого сжигало сострадание к людям и кто в неумирающую песнь и звонкие пэаны сумел переложить людские горести и радости.

МАРГАРЕТ ОЛИФАНТ

ИЗ СТАТЬИ "ТЕККЕРЕЙ И ЕГО РОМАНЫ"

О Диккенсе и Теккерее в грядущем будут говорить, как мы сегодня говорим о столь же разных Ивлине и Пеписе, но если переменится звезда того, кто ныне полновластно царствует в искусстве сочинения романов, стране не миновать братоубийственной войны из-за того, кому из них двоих должно занять освободившийся престол. Впрочем, не станем прежде времени решать этот волнующий вопрос, тем более что для сравнения этих сочинителей, чьи имена так часто произносят вместе, нет никаких реальных оснований, и среди сонма их читателей не сыщется, должно быть, двух людей, столь мало схожих меж собой, как Теккерей и Диккенс.