Читаем текст переставила полностью

сейчас его не встречали, стояла гробовая тишина, ни калитка, ни двери были не

закрыты, окна тоже не забиты, просто вот так вышли хозяева и где-то задержались, а

трава не заставила себя ждать. Афанасий толкнул дверь, в нос ударило затхлостью и не

смотря на то что лето ещё только перешло в осень, а из дома пахнет сыростью. Дверь

он не стал закрывать, и прошёл дальше, всё, казалось, стоит на месте, и печка большая,

и стол, но каких-то вещей нет. А вот даже сундук бабушки стоит. Афанасий подошёл и

поднял крышку, в глаза ему бросилась его школьная сумка, типа рюкзака, Рука сама

потянулась за этой сумкой, когда он её открыл, там лежали его школьные тетрадки, За

просмотром этих тетрадей и застали его дядька с соседями. Они зашли тихо и

остановились не сговариваясь, мешать такому занятию никто не хотел. Афанасий

отложил рюкзак и стал перебирать содержимое сундука, больше ничего особенного не

попадалось, потом он посмотрел в приксринке сундука, и там увидел старую газетку, в

которую было что-то завёрнуто. Афанасий взял этот свёрток, повертел в руках и стал

разворачивать, кажется Николай догадался что там может быть. Да он не ошибся, там

была фотография и письмо. Это уже похоже, Мария положила в сундук после смерти

матери. Афанасий сидел неподвижно, он не смотрел ни фото. Ни письмо. Николай

подошёл к нему и сказал, почему ты не смотришь на фото. Афанасий молчал, у матери

всё время была фотография отца и она ему её не показывала. Всю жизнь он завидовал

пацанам у которых были отцы, и сколько раз просил рассказать про отца, но мать

молчала. А когда он был уже взрослый и жил в Томске и у него была семья, он снова

попросил мать рассказать, и она пообещала при следующей встречи расскажет, но

следующей встречи не получилось. Николай положил руку на плечо племянника и

сказал, я тебе уже рассказал про твоего отца, а сейчас мы все вместе попробуем тебе

всё объяснить если сможем.

Из депортированных Герман был. Их семьи привезли во время войны. Помню глубокая

осень уж была. А у них ни одежды, ни еды. Наш председатель хотел. Видно,

выслужится перед районом, сильно на них наседал, а может на своих не смел, а с

этими понял, что беззащитные. Трудно тогда было и с сознанием деревенских. Кто

жалел их, помогал как-то из-под тишка, страшно было, кто знал, что будет дальше. А

кто просто так проявлял не приязнь, а у кого кто-то уже погиб на войне или воевал. Вот

и в деревне закончилась мирная жизнь. И война закончилась, а напряжение в селе не

спало. Варвара помолчала и продолжила. В нашей семье относились к

депортированным как к обычным людям, и знаю, что мать часто потом ещё

рассказывала. Что она в тайне давала им молоко и так что могла, а потом картошку на

21


посадку они собирали в тайне от тех, кто бунтовал против них. А мать всегда

добавляла, нельзя так дети у них, да и мы ж сами люди. Вот-вот и мои родители тоже

так говорили, поддержал Игнат. Отец с фронта раненым пришёл, а когда заходила

очередная ругачка из-за них. Он говорил, давайте будем людьми, мы сейчас не на них

нападаем, мы себя и наших детей ломаем. Зачем зло в сердцах разжигаем и сами

стаём как фашисты. Дети не должны это видеть. К нам наслали и других не только

немцев, а скандалим только из-за них. Наступила тишина, было такое ощущение, что

они вошли не в бывший его дом, а в прошлое их деревни. Старики, точно, потерялись

во времени. Я с Германом и твоей матерью учились в одном классе. Одно — это

предложение Кузьмы вывело Афанасия из оцепенения. Он подскочил, держа в руках

фото и письмо, подошёл к Кузьме и сказал, расскажи мне о нём. Да что особого я знаю,

не думал, что придётся рассказывать и не запоминал. Он был такой же как мы все, но,

если что было в классе не так, виноват был он. А Мария, твоя мать, всегда бросалась в

защиту. А кому это нравилось, вот и с учителями конфликты получались и бабку твою в

школу вызывали, а она потом Марию ругала, что из-за немчуры проблемы. Бабка твоя

была в деревенском лагере, кто не долюбливал чужих. Ну а у Марии и Германа дальше

больше, чем старше становились, тем больше мы замечали, что они везде вместе. Мы

уже было к этому привыкли, да только не твоя бабка. После школы как-то было не до

того, кто с кем и что. А только потом пошли слухи, что Мария ребёнка ждёт, я сразу

догадался от кого. Но Бабка твоя встала в позу и ни в какую не разрешила им быть

вместе. Помню разговоры, что ребёнка сиротой делаешь убеждали её люди, а она на

отрез-нет, сама выращу, но немца в моём доме не будет и Марию не отпустила. Не

обижайся, Афанасий, может я не прав, но не знаю, как поступить, осудить твою бабку,

что не смогла своим принципам уступить, или просто понять, но жизнь Марии она

загубила. Николай как будто ждал своей очереди стал продолжать, я младше сестры

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России
Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Споры об адмирале Колчаке не утихают вот уже почти столетие – одни утверждают, что он был выдающимся флотоводцем, ученым-океанографом и полярным исследователем, другие столь же упорно называют его предателем, завербованным британской разведкой и проводившим «белый террор» против мирного гражданского населения.В этой книге известный историк Белого движения, доктор исторических наук, профессор МГПУ, развенчивает как устоявшиеся мифы, домыслы, так и откровенные фальсификации о Верховном правителе Российского государства, отвечая на самые сложные и спорные вопросы. Как произошел переворот 18 ноября 1918 года в Омске, после которого военный и морской министр Колчак стал не только Верховным главнокомандующим Русской армией, но и Верховным правителем? Обладало ли его правительство легальным статусом государственной власти? Какова была репрессивная политика колчаковских властей и как подавлялись восстания против Колчака? Как определялось «военное положение» в условиях Гражданской войны? Как следует классифицировать «преступления против мира и человечности» и «военные преступления» при оценке действий Белого движения? Наконец, имел ли право Иркутский ревком без суда расстрелять Колчака и есть ли основания для посмертной реабилитации Адмирала?

Василий Жанович Цветков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза