Этот вопрос меня удивил. К моему собственному разговору он отношения не имел, но я не заметил данной неуместности, поскольку с ужасом осознал, что, каким бы простым этот вопрос ни был, ответить на него я не в состоянии. Я не знал, как мое имя, не помнил, кто я. Я толком не понимал, откуда я и что делаю в этой комнате. Я обнаружил, что не уверен ни в чем, кроме того, что разыскиваю черный ящичек. Однако я знал, что этого человека зовут Мэтерс и что он был убит с помощью насоса и лопаты. Знал я и то, что у меня нет имени.
–
У меня нет имени, – ответил я.–
Так как же я могу Вам сказать, где ящик, если Вы не можете расписаться в квитанции? Так дела не делаются. С тем же успехом я мог бы отдать его западному ветру или дыму из трубки. Разве Вы можете заполнить важный банковский документ?–
Имя всегда можно раздобыть, – отвечал я. – Дойл или Сполдмэн – хорошие имена, да и О'Суини, Хардимэн и О'Хара ничем не хуже. Я могу выбирать. В отличие от большинства людей, я не привязан к одному слову пожизненно.–
Дойл мне не особенно нравится, – рассеянно заметил он.Бари – вот как тебя зовут. Синьор Бари, выдающийся тенор. Когда великий артист появился на балконе св. Петра, Рим, на великой площади собралась толпа в пятьсот тысяч человек.
К счастью, в обычном смысле слова этих замечаний слышно не было. Старик Мэтерс пристально разглядывал меня.
–
Каков Ваш цвет? – спросил он.–
Мой цвет?–
Должны же Вы знать свой цвет.–
Люди нередко отмечают, что у меня красное лицо.–
Я вовсе не это имею в виду.Слушай как можно внимательнее – это наверняка будет чрезвычайно интересно. И весьма поучительно.
Я понял, что задавать вопросы старику Мэтерсу следует задавать с осторожностью.
–
Вы отказываетесь разъяснить свой вопрос о цветах?–
Нет, – на этом он плеснул себе в чашку еще чаю.–
Вам, несомненно, известно, что у ветров есть цвета, – начал он.Мне показалось, что он более спокойно устроился в кресле и принялся менять выражение лица, пока оно не приняло отчасти благосклонный вид.
–
Я никогда этого не замечал.