Текстуры

Каждая следующая строка, давалась Иннокентию всё с большим с трудом. Его постоянно клонило в сон, целый день в сонном состоянии. Потом ночь. Это пугало Иннокентия. Как ни посмотри, сон – это необходимый ресурс организма. Такая нехватка сна могла сигнализировать о его очень серьёзных нарушениях. Крайне серьёзных. Собрав волю в кулак, Иннокентий попробовал представить, как будут развиваться его отношения с читателем. Он волновался, что читателя отпугнёт его сумасшествие, в которое сам Иннокентий благоразумно не верил, но ощущал его присутствие. У него даже была теория о том, что сумасшествие – это осознанный выбор человека. Что человек видит черту, за которой он потеряет связь с привычной реальностью. Это помогало ему держать свои мысли под контролем, не допуская в них чужие, отсекая вредоносные информационные потоки. Проблема была в том, что черту Иннокентий уже переступил, судя по всему. Теперь его возможность существовать, определялась контролем над информационными потоками, на сколько это было в его силах.

Каждый следующий день открывал перед ним новые бездны отчаянья и безысходности. А проклятая свобода продолжала шептать и шептать, не приходя. Отравленное существование, которое не оставляло выбора, кроме как искать выход. Предлагаемые по умолчанию способы выхода, Иннокентия не устраивали как принципиально, так и схематически. Написать о себе, это было единственное придуманное Иннокентием, что напоминало хоть какой-то выход или план действий. Если свобода где-то существовала, то написать о себе, это не самое сложное, как казалось Иннокентию. Разумеется, это было так же сложно, как и всё остальное, но немного чище от эфирного шума.

Был ещё способ существования в вакууме. Это требовало не просто отключиться от информационных каналов, а отключить в самом своём сознании ту область, которая интерпретировала потоки информации. Это обещало видимость идеальной эфирной чистоты, но также лишило бы Иннокентия возможности интерпретировать вообще хоть что-либо, усугубляя его одиночество на качественно другой уровень. Одиночество без осознания одиночества. Звучит заманчиво, но проблема в том, что пока зритель не видит того, что он включён в процесс, процесс не прекращается и жизнь пробегает мимо. Чтоб не стосковаться окончательно, Иннокентий и решил написать книгу. Несмотря на все невзгоды, Иннокентия поддерживала мысль о том, что "написать книгу", это суть его существования. А зачем, это вопрос десятый. Вероятно, в процессе написания у Иннокентия появятся новые способы взаимодействия с реальностью?

В такие моменты Иннокентию становилось лучше. Он начинал чувствовать свою "избранность", что этот мир должен узнать почему это так. Несомненно, Иннокентий делал это ради себя, ради своего освобождения. Но что конкретно он делал? Он помогал кому-то в будущем, найти этот путь? Когда Иннокентий "прикасался" к этим вопросам, явно ощущалось напряжение. Будто весь мир начинал слегка дрожать и расфокусироваться. Иннокентий размышлял об этом, как о волнениях на электромагнитных полях. По его теории, весь материальный мир был вроде сгустившихся полей. Когда поле сгущалось до определённой концентрации, появлялась материя. Материя была будто эхом волн. Их проявлением в видимой реальности. Судя по тому, что материя создавалась из волн, тех самых информационных волн, существовали способы влиять на материальный мир, путём корректировки информационных волн. Это была высшая математика реальности.

Благодаря этим размышлениям, существование Иннокентия становилось легче и было не так тошно от вездесущей рекламы. В лучшие моменты, Иннокентий представлял себя капитаном реальности. Как его жизнь налаживается, всё получается, как по волшебству и Иннокентий становится по-настоящему счастлив. Тогда эти волны можно было изгибать, как лучи света изгибаются гравитацией.

Можно с уверенностью сказать, что будни Иннокентия были насыщенны событиями и скучными их точно нельзя было бы назвать. Это было похоже на игру с сумасшествием. Очень странное ощущение думать про то, что весь обычный, "нормальный" мир, где-то там, совсем рядом. Без происшествий, размеренный, степенный, со своими трудностями, конечно, но не пронизанный смертельными опасностями. На каждом шагу подстерегала неожиданность, к которой надо было приложить усилия, чтоб выровнять или изогнуть информационную волну. И буквально каждая такая неожиданность могла стать непреодолимым препятствием либо широко открытыми дверьми.