"Тексты смерти" русского рока

— в критической ситуации между жизнью и смертью vino может быть спасением, пусть даже и мнимым, может стать знаком примирения: «Зачем я жду рассвета? Рассвет не придет. Кому он нужен? / Слава Богу, осталась бутылка вина» («Все в порядке», 37), «Пожалуйся Богу, но что это даст? / Напейся опять, продолжи свой фарс» («21-й дубль», 62);

— спасением vino

может быть и в бытовой ситуации: «Открой бутылку. Треснем зелья. / Необходимо ликвидировать похмелье, / Иначе будет тяжело прожить этот день» («Утро вдвоем», 29), «Лето. / Я купил себе газету, / Газеты есть а пива нету. / Я иду его искать» («Лето», 54), «Моя невеста — “пила” с кривыми ногами, / И седьмой день я пьян в дребодан. // “Не волнуйся, сынок”, — сказала мама, / Подливая мне в ром лимонад» («Милый доктор», 122);

— но в бытовой ситуации vino может быть и причиной неурядиц: «У меня есть жена, и она мила <…> Она ненавидит моих друзей / За то, что они приносят портвейн, / Когда я делаю что-то не то, / Она тотчас надевает пальто / И говорит: “Я еду к маме”» («Песня простого человека», 86);

— с помощью vino

дается негативная оценка гопникам: «Кто хлещет в жару портвейн? Кто не греет пиво зимой?» («Гопники», 93) и Москве: «Там не достать портвейн, в продаже только квас» («Blues de Moscou», 32), «Мысль: еще по одной наливай и пора назад!» («Blues de Moscou № 2», 71) и позитивная оценка друзьям: «Спасибо вам за ласку, спасибо за вино» («Завтра меня здесь не будет», 63);

— мотив vino может актуализироваться в библейской цитате, придавая тем самым сказанному универсальный смысл: «Кто превратил твою воду в вино?» («Странные дни», 70);

— может возникать в ролевой лирике с ярко выраженным комическим оттенком: «Эй, ну ты, там, на седьмом ряду, с портвейном, / Ну чо ты хлещешь из горла, щас дам стакан. / Вернешь с глоточком, но вообще-то ты б лучше бы послушал, / Чего тебе говорят, пока ты не шибко-то пьян» («Песня Гуру», 57);

— может присутствовать в пародии на «советскую» песню или на песню «блатную», тем самым дискредитируя объект пародии: «Допей портвейн, иди домой» («P.S. Посвящение Игорю Свердлову», 43), «тогда связался я / С дурной компанией и научился с нею водку пить» («Блатная песня», 65);

— в песне «Уездный Город N» vino

, в числе прочего, помогает преодолеть стереотипы восприятия литературных героев: «У стойки бара Ромео курит сигару, допив свой аперитив <…> В его кармане фляжка. Не с ядом — с коньяком <…> Три мушкетера стоят у пивного ларька. К ним подходит д’Артаньян. / Он небрежно одет, плохо выбрит и к тому же заметно пьян. / На вопрос: “Не желаешь ерша с лещом?” — он отвечает: “Мне все равно”» (76–77);

— vino становится ключевым в ироничных по отношению к антиалкогольной политике государства песнях «Трезвость — норма жизни» и «Ром и пепси-кола» («Все пьют алкоголь, хотя он крайне вреден. / Но напиток “пепси-кола” чрезвычайно полезен <…> Вот уже утро, я как заново родился. / Всех еще тошнит, а я уже опохмелился / Ромом с “пепси-колой”», 123).

Итак, мотив пьянства, актуализированный в предметном мотиве, обозначенном нами как vino, в поэзии Майка частотен и многообразен. Вместе с собственно биографическими сведениями он формирует важную сему майковского «текста смерти». Можно сказать, что эта сема для культуры традиционна (достаточно вспомнить биографический миф Есенина или модели жизни западных звезд), но именно в майковском «тексте смерти», в системе собственно биографических сведений и творчества, она формирует очень важный синтез трагического и комического, являясь тем самым определяющей для всего биографического мифа Майка и ключевой для модели «русская рок-звезда». Практически все отмеченные нами семы майковского «текста смерти» оказались сконтаминированы в одной из ранних песен Науменко — «Оде ванной комнате» (альбом «Все братья — сестры»):