Тектоника: рассказы

Или, быть может, ты предполагаешь: все серьезное, рациональное, планируемое, заготовленное непременно ведет к ошибкам и бедам; поэтому вход в настоящее, подлинное (по крайней мере, для тебя) – через абсурд, нелепость, дурачество, несерьезность? Возможно, ты так думаешь?

В гостях у мамы выясняются три вещи: отец Милены умер несколько лет назад от пьянства (увы, «бич нашего времени») и за несколько лет до смерти ушел из семьи; Милена – рантье (живет в собственной квартире, завещанной отцом, вторая, доставшаяся от бабушки, «Царство ей Небесное», сдается, третья – материна – когда-нибудь тоже отойдет к Милене); мать и дочь – действующие православные.

Коротко поведал о себе (да много и не спрашивалось): родители – в провинции; он в Москве десять лет; устроился превосходно; всем обеспечен; a self-made man.

После визита они едут в трамвае, Милена нежно смотрит на него, целует, идет снег, и Максим погружается в радость: он понравился матери (огромный букет ни при чем); они верующие – и он ведь тоже (ведь тоже?); три квартиры – все в центральных районах…

О последнем: разумеется, их соблазнительные квадратные метры никогда не будут твоими. Но ты, разумеется, и сам этого не захочешь и не будешь добиваться… Встречаясь с нею, ты ведь и не думал о материальном. Ты везде и всегда платишь… И как хорошо, что ты сказал ей о женитьбе (пусть в шутку) задолго до того, как узнал о недвижимости…

…Теперь понятно, почему Милена работает на четверть ставки (в том же издательстве, что и мать) и не перегружает себя… Только не надо приписывать ей лень… Представь себе: много бы делал ты, имея три квартиры в пределах Садового кольца?..

– Мой милый понравился маме, – говорит Милена, не сводя с него глаз. От ее взглядов ему делается почти дурно, он приучил себя делать вид, что не замечает этого голубовато-серого света (на лице такой красоты, которой он не заслуживает, не заслуживает!), света непостижимого мира за ним, напуская на себя излишние сдержанность и прохладность.

– Я знаю.

Трамвай покачивает, идет снег…

– Ты все еще хочешь жениться? – она улыбается.

– Не уверен. Хотя, возможно. Но только ради жилплощади…

Она замахивается на него, замах тонет в ее смехе, возглас «ах, ты!..» тонет в ее смехе, он улыбается, она прижимается и целует; поцелуй – как затяжное падение.

* * *

Начинается Рождественский пост.

Так, все-таки, по-настоящему? Максим ищет доводы «за» и «против». Он регулярно бывает в гостях у ее матери, каждый день встречает Милену после работы, и они либо идут в ресторан, либо (если она не голодна) немного гуляют и едут к ней. У нее время течет не так. Нет-нет: только когда закончится пост, говорит она, осаживая его нетерпение. Несколько раз приходится повторять это строго. Что-то смотрят по телевизору, слушают музыку, пьют чай в кухне. Просто сидят. Полулежат. Дурачатся. Бесконечные поцелуи. Стадия «резвящихся щенков».

В квартире полно икон, как и у ее матери. Что значит: православные? Фанатизма нет – хорошо. Умеренные. Постятся, хотя от празднования нового года не отказываются. Но – как у них с этой самой верой? Да, надо выяснить: как с верой у Милены? Игра, глубоко спрятанная, настолько, что ей с матерью кажется, что не играют?..

(Сам не веришь, вот и не можешь представить себе, что это могут другие.)

Милена читала «Смешные любови»? Ну конечно. Читала новеллу «Эдуард и Бог»?.. Знаешь, Милена, у меня была знакомая глубоко религиозного поведения, которая, когда я дал ей эту книжку и спросил позже, «какой персонаж в последней новелле тебе наиболее симпатичен?», ответила – «Бог».

– Такие люди, как Кундера… просто никогда даже не пробовали помолиться, – подумав, говорит Миле-на. – Мне кажется, им даже не приходило на ум, что они могут попробовать… ни разу в жизни… Бедные… А твоя знакомая – замечательная дура, поздравь ее с этим… У меня же с юмором порядок. Я вообще не тупа, прости.

– Что ты, что ты.

– Рассказ ничего… Только главный герой чрезвычайно, выигрышно умен по сравнению с остальными. Наверное, с таким alter ego автору было удобно и приятно. И фабула ладно скроена… слишком ладно. Заранее продумана до деталей… По-моему, Кундера писал эту вещь, ничего для себя не открывая… Это неспортивно.

Больше намеренно Максим ее не проверял. Пару раз они заходили вместе в храмы; пару раз он беседовал с ее матерью о посте – мелькали цитаты из Писания и святых отцов; всё очень просто, без нарочитости, здраво, без перегибов.

В само Рождество, правда, за праздничным столом, когда мать попросила Милену произнести тост, она (неожиданно) воскликнула:

– Я так жду, что когда-то все наши муки закончатся, и мы увидим, наконец, Христа и прижмемся к Его ногам!

Дальше все опять пошло спокойно, без вычурности. Однако Максим смутился. Какое-то время он обдумывает ее слова. Что в них: искренний порыв из глубины? Или, не дай Бог, изощренная шутка? Если так, то ей изменил вкус. В кои-то веки… Впрочем, вскоре он об этом забывает.

Вскоре он забывает обо всем. После Рождества, Максим, она становится твоей.

* * *