Тель-Авивские тайны

«Я навещаю ее все реже — она ведь меня уже пару лет не узнает. А вчера меня срочно вызвали туда — она отгрызла себе косточку указательного пальца, ту, на которой ноготь. Она давно уже не чувствует боли и грызла палец долго, наверно несколько часов, но никто этого не заметил, пока всю ее постель не залило кровью. Когда я пришел, постель уже перестелили и палец перевязали. Она лежала тихая и кроткая, вся в белом, очень похожая на свои портреты — тот же крошечный рот и глаза в пол-лица. Я стоял и смотрел на нее, и смотрел, и смотрел, и не мог оторваться.... не знаю, сколько времени я так простоял... И тогда ее лечащий врач, психиатр, решил мне помочь — чтобы я не так страдал, как он мне объяснил. Он вынес мне большую тетрадь, в которую он записывал свои беседы с ней, когда она еще что-то помнила. Он записывал, а она говорила без остановки — о своих романах. Их оказывается было без числа,— она жаждала поделиться с ним мельчайшими подробностями о своих любовниках.. Рассказать в деталях, как это было у нее с каждым... Главным любовником был он, — Бобби ткнул пальцем в один из портретов, — мой лучший друг, много лет, все годы, что мы были друзьями. Она расписала его очень красочно — он был мужик что надо, не чета мне... Она очень на этом настаивала. Я так ее любил, так любил! И всегда знал, что я ей не пара — она была такая красивая, настоящая красавица! Но чтобы с моим лучшим другом, много лет, тайно от меня! Недаром он написал столько ее портретов!»

Бесконечные Шулы кивали Габи из многостворчатых окон, в каждой створке по одной, а в центральной целых три, другие ее двойники порхали на легких стрекозиных крыльях над фантастическими цветами или сидели на ветвях райских деревьев. Габи представила, как долгими одинокими вечерами печальный Бобби бродит от портрета к портеру, вглядываясь в непостижимые огромные глаза жены и не находя ответа.

«Может, это неправда? Просто она была не в себе и все выдумала».

«Нет, нет, она перечислила такие подробности, назвала даты своих поездок с ним, про которые мне врала, и вообще бог знает чего наговорила ... Я прочел эту тетрадь там же в больнице, сел на стул возле ее постели и читал, читал до вечера. Она лежала тихая, белая, почти безгрешная, и я даже не мог ее ни в чем упрекнуть — она ведь давно перестала меня узнавать. И не мог ее ударить, потому что она перестала чувствовать боль. Но я-то не перестал!».

И тут Бобби заплакал, — это было ужасно, и Габи не знала, как его утешить. Вмиг растеряв свои актерские навык, она бормотала какие-то пошлые глупости, все время чувствуя, как фальшиво звучит ее голос. Наконец она ушла от него — вернее, он увез ее домой на своей машине, — с тяжелым чувством, что их дружбе пришел конец. Она давно убедилась, что мужчины стыдятся собственной внезапной откровенности и не прощают женщине проявленной ими в ее присутствии слабости. Назавтра после удручающей сцены в квартире Бобби она робко вошла в буфет и остановилась в дверях, не решаясь, какой столик выбрать — тот, что подальше от Бобби или тот, что поближе. Но страхи ее были напрасны: он уже поджидал ее на их обычном месте, вооруженный двумя чашками кофе и двумя круассанами — для нее и для себя.

И все пошло, как прежде, разве что время от времени Бобби информировал ее о состоянии здоровья своей жены, которое становилось все хуже и хуже. В конце концов после долгих колебаний Габи решилась поделиться с ним своей тревогой из-за Марика — ей нужен был союзник. Бобби, конечно, ничего не знал о трагическом происшествии с повешенным котенком — он, как небожитель, парил в облаках, не касаясь школьной земной суеты.

Габи хитрым маневром завлекла Марика в буфет, втиснула его на приставной стул между собой и Печальным Янки и завела разговор о сомнительных достижениях концептуализма. Марик, страстный ревнитель всего нового, немедленно ринулся в бой, а Бобби неожиданно поддержал его — он тоже, к изумлению Габи, оказался страстным ревнителем нового. Между старым и малым проскочила искра такого высокого напряжения, что участия Габи больше не понадобилось. Почувствовав себя мавром, успешно сделавшим свое дело, она незаметно поднялась из-за стола и выскользнула из буфета, предоставив своим подопечным счастливую возможность осваивать друг друга без помех.