Телефон Господень

Док рывком распахнул дверь и в ужасе сдавленно вскрикнул. На вбитом в стену крюке висела… нет, нам просто показалось. Никакой девочки. На ботиночном шнурке, привязанном к крюку, была повешена крыса. Перевязанная грязным белым бантом.

- Как он их ненавидел… - сказал Док тихо.

- Кого?

- Детей. Он ненавидел этих детей. Он учил их рисовать, а сам ненавидел и убивал – одного за другим.

- Но ведь его поймали и он покончил с собой?

- Не знаю. Мне кажется, что каким-то образом он все еще здесь.

В коридоре послышался быстрый топот и в комнату влетели Петька и Мозолевский. Их лица были перепачканы в пыли, но все равно бледны как смерть.

- Там, там… - Доллар никак не мог отдышаться, - там действительно лестница наверх, а наверху мансарда, а там…

- Что «там»? - Док тряхнул Доллара за плечо, - говори!

Петька только сопел и вращал выпученными глазами.

- Там наверху, в мансарде, стоят посередине два мольберта, а на них две картины, - голос Мозолевского был неожиданно тихим и тусклым, как будто он не бежал по коридору, а лежал неделю с температурой сорок.

- На одной картине Петька, а на другой… На другой – я, – Мозоль смотрел куда-то в угол рассеянным взглядом. Казалось, он ничего вокруг себя не видел.

- Там мы на картинах, прикиньте! – у Петьки неожиданно прорезался голос, - только как будто взрослые уже!

- Взрослые… и мертвые… - на Мозолевского было страшно смотреть.

- Да, представляете? Я там на картине валяюсь в крови возле здоровенного мотоцикла, а Мозоль вообще непонятно где – пальмы какие-то и кактусы вокруг! И дырка у него во лбу! Может это кто-то пошутил, а? – закончил Доллар неожиданно жалобным голосом.

Мы с Доком смотрели друг на друга и молчали. Вдруг лицо Дока дернулось как от боли и стало совсем несчастным.

- Что случилось?

- Дерьмометр зашкалило. Линять отсюда надо срочно.

- Поздно, - тихо сказал Мозолевский, - слышите?

Мы услышали. Тоскливым криком застонала злосчастная лестница на второй этаж. В каком-то тошнотворном оцепенении мы стояли и слушали, как приближаются шаги по коридору. Почему-то не было сил пошевелиться, как будто все мышцы превратились в желе. Мы просто стояли и смотрели на дверь, ожидая, когда она откроется. В гулкой тишине дома зазвенел обыкновенный школьный звонок.

Открылась дверь класса.

- Здравствуйте дети!

Это же учитель пришел! У нас сейчас урок рисования. Мы в школе! Вот и парты, и доска на стене… Только почему где-то внутри тревожно колотится ужас?

- Садитесь!

Громко стукнули крышки парт. Мы сели. Учитель неторопливо прошелся возле доски, а потом подошел к своему мольберту. Из учительского стола он достал фиолетовый берет и фартук. Как идет ему этот берет! Сразу видно, настоящий художник! Он хороший учитель, добрый и веселый. Я знаю, на его уроках не будет скучно. Вот только в глазах его черными водоворотами крутится тьма… Если долго смотреть в эти глаза, то забываешь обо всем, и они всегда остаются с тобой. Кажется, я больше никогда не увижу ничего, кроме этих глаз.

- Тема сегодняшнего урока – художник и портрет. Чтобы стать настоящим художником, недостаточно уметь рисовать. Те, кто умеют рисовать, видят только лицо. Настоящий художник видит душу. Простой рисовальщик, каких много, нарисует жизнь – более или менее правильно, и только настоящий художник нарисует правильную смерть. Да, да, мы же говорим о портретах, правда? Об особых портретах, верно, ребята? Кое-кто уже знает о них много, остальные догадываются… Да, да они, конечно, догадываются… они еще не верят мне, они еще не понимают, что такое особый портрет…

Учитель коротко хохотнул и глаза его на миг вспыхнули черным пламенем. Он смотрел прямо на меня.

- Да, особый портрет. Как портрет этой маленькой крысы, Леночки Лазурской, да? Она считала себя художницей, маленькая дрянь, она пыталась что-то малевать! Все они такие! Приходят в МОЙ класс и хотят учиться рисованию… Ха, я их учил! По-настоящему учил! А чем платят, за настоящую учебу? А? Ну, кто ответит на простой вопрос? Какую я взял с них плату?

Голос учителя поднялся до пронзительного визга, который издает циркулярная пила, вгрызаясь в бревно, и оборвался тяжелой тишиной. Он достал из стола школьный журнал и медленно раскрыл его.

- Ну что же, посмотрим по списку. Кто у нас сегодня получает приз? Кому достанется особый портретик? Палец его медленно полз вниз по строчкам журнала.

- Так, Лена Лазурская отсутствует. По уважительной причине, я надеюсь? Да, знаю, по уважительной – она забыла в кладовке бантик… Кто там следующий? А, Мозолевский! Ну, он уже сегодня отвечал, да… ему достался его приз, если вы понимаете. Да, особый портрет…

Меня охватила постыдная радость – я в конце! Я в конце списка! Может, урок кончится раньше, чем до моей фамилии доберется это испачканный красной краской палец?

Палец остановился, и черные стволы глаз поднялись. Он смотрел на Дока. На лице учителя появилась широкая улыбка, ощерившись рядом белых, как у черепа, и неестественно острых зубов.

- Ну-у-у, - протянул он…