Телефонист

Ольга – сестра Игоря. И Мадам тоже. Брат и две сестры. И всё ещё может остаться не более, чем семейными тайнами. У них нет никаких доказательств. Никаких! Только никто ведь из них больше не верит в критическое количество совпадений. Ольга ведь тоже больше не верила, поэтому и направилась туда, куда указывал сейчас маячок. Иногда весь твой мир может внезапно рухнуть, но об этом ты подумаешь потом. И весь этот вроде бы бред, который прошедшей ночью прислал Сухову Форель, вдруг становится знаками, зловещими, но беспощадно точными знаками того, что весть твой мир рухнул куда-то в Тёмную зону. И у них нет доказательств. Только соломинка, жалкая соломинка эфемерной надежды для тех, кто тонет в Тёмной зоне: «Может, это всё-таки не он? Ведь весь вечер…»

Сухов расценил её молчание по-своему:

– Если тебе страшно – выходи, – сказал он.

Ванга посмотрела куда-то вниз, потом взяла его за руку, подняла голову:

– Она жива. Я знаю это.

– Да, – снова сказал Сухов. В его глазах плясали огоньки; он тоже летает над Тёмной зоной. – Я заберу её.

Ему потребовалось переключить скорость, хотя необходимости такой не было. Но свою руку он смог высвободить. Она не знала, что говорить дальше. Стена… В ней тонут слова, в ней тонет доверие, этой стены не должно быть. Он сам сказал дальше:

– Я ведь понимаю тебя… Пойму, если выйдешь.

Стена. И как бы ей сейчас ни было плохо, ему, за этой стеной, хуже, чем ей. Никуда она, конечно, не выйдет. Но скажет:

– Сухов, не надо так…

– У нас действительно нет на него ничего. Только домыслы. Только уверенность.

– Не беспокойся за меня, хорошо? – попросила Ванга.

Сухов кивнул, не поворачивая головы. Один кирпичик только что вылетел из стены.

– Просто не наделай глупостей, – сказала она.

48. Защитница Тьма

Когда Игорь Рутберг обвинил Ольгу в том, что она явилась причиной разрушительного диссонанса у старшей сестры, он был не совсем прав. Диссонанс случился несколько раньше, и, сам того не желая, вызвал его Дюба.

В тот день, когда, беззаботно напевая песенку популярной в восьмидесятые годы группы «Оттаван» Елена Павловна вынудила его, тёзку командира, забраться в шкаф. Где прятались Дюбины демоны. Да только не его одного. «Хэндз ап, бейби, хэндз ап». Милая, очень приятная женщина с совсем юным голосом вышла из комнаты, заперев дверь на ключ. И очень скоро вернулась. Но не с пустыми руками. Щёлкнула собачка замка. Дюба обернулся на звук. Она быстро шла к нему. На шее у неё висели детские прыгалки, а в руках был электрический чайник, от которого поднимался пар. Дюба успел ей улыбнуться, только теперь это была совсем другая женщина. Что-то случилось с её лицом, оно утратило мягкие приятные черты, прежний магнетизм, и словно оделось тьмой. И такая же пылающая тьма была в её взгляде и в голосе, совсем не юном теперь, грубом, низком и каком-то каркающем. Она произнесла что-то странное, точнее, выкрикнула с ненавистью:

– Криворотыйкрючконос! – завизжала и выплеснула Дюбе в лицо полный чайник кипятка. Боль была неимоверной, она обварила его, и Дюбины руки, защищаясь, поднялись сами. Всё-таки некоторые навыки он утратил. Он забыл, как это – бить такую приятную женщину, которая могла быть смертельно опасной. Защитница Тьма, о которой Дюба ничего не знал. Она сшибла его на пол и оказалась уже на нём. Она была очень, ненормально сильной, и в следующий миг детские прыгалки уже обвивались вокруг его шеи. Резь в горле, потом на излёте дыхания в лёгкие пришла острая боль, и стало темно.

…Дюба открыл глаза и какое-то время не мог ничего вспомнить. Сделал вдох, снова резь в горле, закашлялся. Она нависла прямо над ним, в задумчивости всматриваясь в его лицо. Пахло сыростью, но Дюба уловил и тот запах, что исходил от неё, – бомж, от чьей вони шарахались люди, уловил запах чего-то намного хуже. Слегка сладковатый, тошнотворный запах, словно Дюба оказался в логове зверя, давно поражённого какой-то неведомой формой бешенства. Дюба понял, что она перетащила его в полутёмное место, видимо, подвал, понял, что связан и что у хозяйки этого места более чем серьёзные планы.

– Ты должен быть одинаковым, – услышал Дюба. В её низком, басовито-булькающем голосе уверенность и даже какая-то забота. – Так тебе будет лучше.

Дюба подумал о карликах с лицами ангелов. Увидел ржавую двуручную пилу, деревянный футляр с инструментом, почему-то весь в золе, решётку, разделяющую подвал пополам, тоже вымазанную в золе. Увидел какую-то ветошь, ещё множество грязных, забытых временем предметов, чьё назначение ему осталось непонятным. Вообще, здесь всё, включая пол и стены, было в золе, старой, осевшей, словно дом выстроили на пепелище, просто засыпав нижний уровень землёй. Дюба понял, что она собирается сделать, только его мозг отказывался поверить в это. Она примеривала двуручную пилу к его единственной ноге.

– Зачем? – хрипло спросил Дюба.

– Одинаковый, – она показала ему пилу, держала за ручку и середину и пожаловалась: – Неудобно – долго пилить. Тебе будет больно. Надо маленькую.

– У меня и так всего одна нога, – попросил Дюба. – Оставь мне её.