Телефонист

Сухов нахмурился, и Форель словно опомнился:

– Простите, Ванга.

– Не прощу, – она улыбнулась. – Но и себя тоже. Шучу, – добавила она.

Сухов отвернулся. Ванге стало зябко. Пока не выходит шутить, она выздоравливает, обязательно выздоровеет, эта стена не может быть бесконечной, но пока её улыбка выходила горькой.

– Пойду принесу вам кофе, – сказал Сухов. Будто почувствовал чего. И тогда Ванга решилась:

– Скажите, а Мадам… Неужели вы вообще ничего не чувствовали? Три года и… – спросила она, как только Сухов оставил их вдвоём.

– Нет, – Форель покачал головой. – Вообще…

Помолчал, вздохнул:

– Наверное, вы правы, – это была не Мадам. Она бы никогда этого не сделала. Моя Мадам…

Улыбнулся так же горько, как и Ванга.

– Я тоже, – глухо произнесла Ванга. – Вообще ничего.

– Ванга, послушайте…

– Все инстинкты молчали… Неужели он так умел? Ни на что я не годна…

– Ванга, я понимаю вас, но послушайте, – Форель усмехнулся, так же, наверное, немножко горько. – Мы были слишком близко. Вы, я, Ольга. Мы все! Недопустимо близко. И не разглядели.

Она посмотрела, как Сухов возвращается с кофе, и улыбнулась ему и инстинктивно опустила глаза.

– Ванга, вы ни в чём не виноваты.

– По-старому уже не будет, – сказала она тихо.

– Почему? Будет. Может, и не сразу, но будет, – Форель вспомнил свою дурацкую неудавшуюся книгу и добавил: – Ведь время обладает ещё одним свойством – оно лечит.

Но пока так не выходило. Легко давать советы другим, иногда хорошая терапия помогает. Но это как с докторами: мало кто научился лечить самого себя. Он лишился своей Мадам, из-за полученной травмы она впала в кому, и как там будет… Но своей Мадам он всё равно лишился. И в довершение ко всему Ольга оборвала с ним все контакты. И хоть даже за время только этого разговора Ванга уверила его, что с ней всё в порядке, чтобы он не беспокоился, просто человеку надо побыть одному, это всё… Похоже, по-старому, правда, уже не будет. И чего бы там ни лечило время, и чего бы он ни говорил Ванге, иногда с нами случаются вещи, которые меняют всё. И каждый открывает свой счёт потерь, к которым просто начинает привыкать.

Позвонила Ксения. Сухов извинился и всё же не удержался и расплылся в улыбке. Но говорил без нажима, чуть ли не соглашаясь на все просьбы дочери. Форель с Вангой переглянулись.

– Учится, – важно заявил писатель, указывая оттопыренным большим пальцем на Сухова.

– Мы все учимся, – сказала она. Наконец её улыбка вышла не такой грустной.

Сухов закончил говорить, снова извинился. Он вообще сегодня произносит много лишних слов.

– Как она? – поинтересовался Форель. Ксения оказалась самой стрессоустойчивой из них.

– Хорошо, – сказал Сухов. – Отлично. Вам огромный привет. Говорит, вы её ангел-хранитель.

– Ну, я… – Форель замялся.

– Она так считает, – сказал Сухов. Посмотрел на него прямо и серьёзно добавил: – И я тоже.

Ольга позвонила только через месяц. Когда май уже вовсю катил к завершению. Эта прекрасная цветущая весна, которая чуть не стала чёрной, заканчивалась. Ольга сообщила, что Мадам вышла из комы, но всё пока очень нестабильно, неясно, как там дальше будет, и опасаются нового ухудшения.

– Просто я подумала, что ты должен знать, – сказала Ольга.

– Да, должен, спасибо, – сказал он. Потёр губу, наверное, чтобы не облизывать, спросил: – Ну и куда ты пропала? Зачем?

Молчание в телефонной линии. Но лучше, чем ничего. Он подумал, что надо попробовать пошутить: по-старому не будет, но ведь шаг за шагом можно, их старые словечки, знаки, формы, не утраченные до конца смыслы, мостики, чтобы опереться шаг за шагом, чтобы стать хоть чуточку ближе, попробовать… Но вместо этого он молчал. И она молчала. Наконец он сказал:

– Эй, я всё ещё здесь.

– Я тоже.

– Ты… – с трудом сказал следующее слово и даже не понял, какая у него была интонация: – Приезжай.

Молчание. А потом тихо-тихо:

– Ты разве хочешь меня видеть?

– Проверим?

– Я больше не твоя инопланетянка.

– Нет, – подтвердил он. – Ты моя женщина, которую я нашёл на Земле. И очень боюсь потерять, – и не дав ей ответить, тут же заговорил дальше. Может быть, потому что боялся, что она спутает, услышав банальность, а может, потому что ему просто хотелось с ней говорить и говорить. – Знаешь, я месяц не мог писать. Ни слова. Думал, что уже вообще никогда… А сегодня начал новую книгу. Представляешь, именно сегодня!

– Вот как? – она горько усмехнулась. – О Телефонисте?! О том, что с нами произошло на самом деле? Что ж, думаю, она будет… совсем правдивой.

– Нет, – сказал он. – Не так.

Чуть-чуть помолчал. Не надо ему бояться быть банальным. И вообще не надо ничего бояться. Он сказал:

– О любви… – улыбнулся. – Представляешь? Может, дорос? Книгу о любви, и о грусти. И о том, как ждать.

Молчание. Дыхание, как будто она стала ближе. И вопрос:

– Ты сейчас где?

– Дома.

– Подойди к окну.