Телефонист

Это было правдой. Крупная весёлая Гризли казалась очень пластичной, она прекрасно двигалась, и в её миловидности был запрятан прямо-таки фугас сексуальности. Её интересность оценил не только Форель. Ольга знала многих состоятельных мужиков, которые западали на Гизли. Особенно забавно в этой связи было наблюдать за реакцией их спутниц, как недоумевают и бесятся их вешалки-модельки.

– Мир меняется, – заметил по этому поводу Форель.

– Угу, – кивнула Ольга. – Мужики теперь хотят более естественных женщин.

– Нет, – возразил он. – Просто люди хотят людей.

Но главное для Ольги, что Гризли оказалась верной, очень надёжной, немой, как могила (она в числе немногих была в курсе Ольгиного романа), и на неё можно было положиться, как на самого себя.

В своих разъездах Ольга со спокойным сердцем оставляла галерею на Гризли. Кирилл Сергеевич странным образом оценил это, иногда передавая с Ольгой для неё небольшие подарки.

В тот вечер Гризли заработалась допоздна, готовила пространство галереи для выставки Форели: этому Ольгиному писаке понадобятся ещё оборудование и мониторы под видеоинсталляции, и специальным образом выставленный свет, – и выходила лишь попить кофе со свежей выпечкой в кафе напротив. В галерее была своя кофе-машина, но на людях – оно веселее. И конечно, Гризли не обратила внимания на припаркованный по соседству автомобиль «Субару» неброского или с точностью неопределяемого в сумерках цвета. Может, потому что её не интересовали авто такого класса или действительно её подлинным интересом были мотоциклы, а может, потому что за добродушной Гризли просто некому было следить – за всю свою жизнь она не сделала никому ничего плохого.

Ольга сегодня должна была вернуться со своим писакой, хотя её муж, Кирилл Сергеевич, вроде бы вернётся только завтра, и могли бы ещё ночь провести в своём гнёздышке в горах. Очень романтично… Наверное, Кирилл Сергеевич – хороший мужик и, конечно, крутой, но… и потом Ольга, она вся такая… И они с писакой такая красивая пара! А там большая разница в возрасте… Скорее всего, Гризли не до конца осознавала суть собственных претензий к Ольгиному мужу, она и видела-то его всего пару раз, и оба раза ни за что не стала бы ему перечить. А с людьми, которым нельзя перечить, слишком всё сложно и… Ладно, не важно.

Закончив дела, Гризли налила себе Ольгиного портвейна «Тауни», – вот, что ещё она действительно обожала, так это настоящий порто, – и с наслаждением, не торопясь, выпила его.

– В них игра, а не болезнь, – пробормотала она, вспоминая Ольгины слова.

Фотокартины писаки (или как их ещё назвать, его работы?) до открытия выставки хранились у неё дома. Галерея – всё же открытое пространство, а Форель был помешан на секретности. Гризли расставила их в гостиной и даже поиграла со светом и с тем, как будет выглядеть предстоящая экспозиция. Хотя, конечно, окончательное решение примут (или уже приняли) Ольга с писакой. Сперва его картины Гризли не понравились. Не потому что мрак и жесткач, в них была какая-то правда, какое-то знание о чём-то очень нехорошем. По делам Ольгиной галереи Гризли как-то была в Женеве (Ольга, вот уж душа-человек, даже оплатила билеты Лёшику, чтоб не скучал), и там на другой стороне озера, в Лозанне, они с Лёшиком посетили музей с работами шизофреников. Очень-очень впечатляло, с картинами Форели было что-то общее. О чём, с присущим ей простодушием, Гризли сообщила начальнице.

Ольга улыбнулась и сказала:

– Всё-таки не совсем. Шизов я бы не стала выставлять.

Гризли поймала себя на том, что непроизвольно задела её, но Ольга, указывая на работы, объяснила:

– А здесь… В них игра, а не болезнь.

Странно, но после этого разговора картины Форели стали ей скорее даже нравиться. Словно ей объяснили, что пугаться нечего: рассматривай всякие детальки с любопытством ребёнка, отыскивай скрытые смыслы, намёки и отсылки к известным произведениям.

Закончив с портвейном, Гризли проверила камеры наблюдения, включила сигнализацию и сдала объект на охрану. «Объект» было Ольгиным словечком. Своим же знакомым Гризли говорила только о галерее. Она заперла дверь, датчики охраны поменяли цвет своих огоньков, и вышла в московский вечер. Апрель в этом году выдался просто чудесным. И конечно, она опять не сразу обратила внимание на припаркованный автомобиль «Субару». И на тот факт, что в нём, скорее всего, всё это время кто-то сидел. Сейчас Гризли свернёт за угол и по нарядному ярко освещённому переулку добредёт до Бульварного кольца. Осталось несколько шагов, да и тут не особо темно, всё-таки самый центр.

Гризли вдруг остановилась. И обернулась. Наконец её настигло воспоминание. Она видела этот автомобиль. Или точно такой же. Но она его уже видела сегодня утром, выходя из дома. И там… вроде бы тоже кто-то сидел. На водительском месте. А потом, когда она пошла попить кофе… Одним из несомненных достоинств Гризли, по крайней мере, для Ольги, были до педантичности развитый глазомер и фотографическая память. Очень помогало в работе. И хотя следить за Гризли было некому, она пробормотала:

– Третий раз за день…