Телефонная будка на краю земли

Поначалу больше всего ее поражали огромные крабы с длиннющими красно-золотистыми ногами, которых муж привозил ей в подарок с севера, куда плавал время от времени. Эти крабы, со своими невообразимыми клешнями, казались ей очень страшными. «Но они вкусные, вам стоит попробовать».

Повернувшись к океану, Юи увидела красные головки буйков на воде. Она представила себе эту женщину в те времена: мысленно вытянула ее тело, разгладила морщины на лице, смахнула годы, как пыль с пиджака. Юи видела, как молодая, с прямой спиной, женщина всматривается в океан: у нее короткая челка, как тогда было модно, другая собака ходит за ней по пятам, на руках – ребенок, а второй ребенок, постарше, держится за край кимоно. Она изучает горизонт с тревогой молодой жены, ищет взглядом корабль мужа. Потом поднимает руку, кричит: «Смотрите!» – и указывает пальцем на маленькую точку, разрезающую водную гладь.

Из-за любезного вмешательства этой старушки Юи и Фудзита-сан оказались совсем не готовы к появлению «Белл-Гардиа». Все их внимание было приковано к ней и ее собаке, и сад открылся перед глазами внезапно, как занавес уличного театра. «До свидания, удачи!» – продолжала повторять ее поднятая рука. Они еще долго смотрели ей вслед, кивая в знак благодарности: женщина медленно шла вниз по дороге, а ветер помогал ей и, казалось, собирался проводить до самого дома.

В школе, где Юи провела в эвакуации несколько недель среди ящиков с фруктами, упаковок сублимированной еды, одежды и одеял, которые стекались туда со всей Японии, она заглядывала в сотни лиц, но все они как бы проскальзывали мимо нее. Только одно возвращалось навестить ее каждый день, в самые неожиданные моменты. Точнее, это были лицо и вещь.

Ему было, наверное, около пятидесяти. Крупное тело; рот, выдававший безумие; огромные, навыкате, рыбьи глаза. Мужчина, имени которого Юи не знала, всюду носил с собой рамку, не расставался с ней даже во сне. Через нее он смотрел на небо, на потолок, на все, что окружало его в спортзале: кучи вещей, покрывала, людей. Наблюдая за ним с интересом, которого не испытывала к другим, Юи заметила, что мужчина дает названия своим картинам, и догадалась, что никто больше не знает об этом. Свободной рукой он как будто записывал что-то каждый раз, когда, передвинув рамку, уверенно останавливался и начинал изучать то, что оказалось внутри.

Во внешнем мире сумасшедшие, пожалуй, самые одинокие люди. Но в том месте они были не так одиноки. Здоровые люди сходили с ума от боли, а сумасшедших она даже утешала: как оказалось, не так уж сильно они отличались от остальных.

Юи сомневалась, что он был одним из спасенных. Ей казалось, что потеря, которую перенес он, не новая, давняя и что ни одна новость из тех, что приходили сюда, не могла затронуть его. Все хотя бы раз в день обращались в Информационный центр с вопросом о своих близких, он – нет. Никто не пытался заговорить с ним о чем-либо, кроме как о времени раздачи еды, очереди в душ, о приходе врачей, к которым можно было обратиться за помощью, об упражнениях, полезных для кровообращения. Все плакали или с трудом сдерживались, чтобы не плакать на глазах у других, а он – нет. Возможно, он пришел сюда, чтобы побыть среди людей, возможно, у него даже был дом, а здесь он просто спасался от одиночества.

Нужно отметить, что никто из спасшихся не позволял себе усомниться в других. Все слишком боялись сделать еще больнее и без того раненому человеку. Но Юи на всякий случай подготовилась: если бы кто-нибудь подошел к мужчине и спросил, зачем он смотрит на все через этот голубой пластмассовый прямоугольник, она бы вмешалась. «Он играет, он обещал внуку», – ответила бы она. А если бы этот кто-то спросил, что это за игра такая и, вообще, уверен ли он, что с внуком все в порядке, она бы многозначительно промолчала, чтобы не смели больше задавать вопросы.

Правда, а точнее то, как Юи ее себе представляла, состояла в том, что взгляд на мир через рамку попросту успокаивал этого человека: в ней все виделось ему обозримым, решаемым. Жаль, что других это не могло утешить. С сумасшедшими намного проще, когда ты не до конца уверен в их безумии.

По ночам, лежа на своем покрывале, Юи перемежала в памяти лица дочери и матери, обломки прошлой жизни и картины моря с портретом этого коренастого мужчины, представляла себе его дом, наверняка заваленный всяким хламом.

Юи сама не знала, почему так зациклилась, но она то и дело его вспоминала. Во время бессонницы на высоком потолке спортзала она рисовала, как этот человек с непропорциональным медвежьим телом случайно находит фотографию в рамке, берет ее в руки, переворачивает, ослабляет держатели и вытаскивает снимок. Особенно ярко ей представлялся следующий момент, Юи прокручивала его в голове десятки раз: мужчина поднимает рамку на уровень лица – и комната, улица, все вещи, которые переполняют мир за окном, в одно мгновение становятся приятными и умиротворяющими. Ее очень успокаивала эта воображаемая сцена.