Телефонный звонок с небес

Перед самым Днем благодарения на Колдуотер обрушился сильный снегопад, прекратившийся лишь к утру. Все улицы покрылись толстым слоем снега. Вооружившись лопатами, жители расчищали проходы, поскольку без этого невозможно было даже взять газету из почтового ящика. Люди с удовольствием вдыхали морозный воздух и наслаждались тишиной, столь непривычной после суматохи минувших недель.

Дом Тесс находился на Катберт-роуд. Проснувшись, она надела халат и прошла на кухню. Она надеялась, что снег заставил людей покинуть лужайку перед ее домом. Многие действительно ушли искать приют в местных церквях, однако лужайка не обезлюдела. Когда Тесс открыла дверь и, жмурясь от утреннего солнца, взглянула на заснеженное место молений, то с удивлением обнаружила там палатки. Самые стойкие ночевали прямо на улице, закутавшись в пледы и одеяла. Особенно ее поразила детская коляска, покрытая снегом. Ребенок вместе с матерью выглядывали из ближайшей палатки.

– Доброе утро, Тесс.

– Да благословит вас Господь, Тесс.

– Тесс, помолитесь с нами.

К горлу Тесс подступили слезы. Невзирая на мороз, эти люди провели здесь всю ночь. Им никто не звонил с того света. Они приехали сюда в надежде, что чудо, случившееся с ней, случится и с ними, как будто чудеса заразны! Тесс подумала о матери, вспомнила, как та превращала День благодарения в День открытых дверей.

– Заходите в дом, – вдруг сказала Тесс и уже громче добавила: – Пожалуйста! Я приглашаю всех! Заходите и грейтесь!

* * *

Из кухни церкви «Жатва надежды» вкусно пахло жареной картошкой. Собравшимся раздавали порции индейки. На столике стояла большая кастрюля, заполненная ароматной подливой. Пастор Уоррен ходил между собравшимися, угощал их чаем со льдом и произносил слова ободрения. Большинство волонтеров были из числа его прихожан, согласившихся отложить празднование у себя дома, чтобы помочь пастору. Снегопад согнал в церковь больше народу, чем ожидалось. Поскольку все скамьи были заняты, из кладовой принесли складные стулья.

Утром Уоррену позвонила Кэтрин Йеллин. Они не общались более месяца.

– С Днем благодарения вас, пастор, – сказала она.

– И вас, Кэтрин.

– Пастор, как вы себя чувствуете?

– Вопреки всем невзгодам, Господь даровал мне еще один день жизни.

Это была старая присказка. Кэтрин хорошо ее знала, однако ответила вежливым смешком. Уоррен почти забыл, как часто Кэтрин навещала его в прежние времена – в основном, чтобы оплакать сестру и услышать слова утешения. Но не только за этим. Кэтрин часто советовалась с ним. Она изучала Библию и просила растолковать ей то или иное непонятное место. Она была ревностной прихожанкой, а пастора опекала так, будто он был ее престарелым дядюшкой. Даже возила к врачу, когда однажды им завладел упорно не поддающийся изгнанию насморк.

– Пастор, я хотела бы помочь с праздничной трапезой.

Уоррен ответил междометием, которое могло означать что угодно.

– Скажите, это уместно? – спросила Кэтрин.

Пастор задумался. Он видел ажиотаж, вспыхивавший везде, где теперь появлялась эта женщина. Ею восторгались, ее обвиняли в подаче ложных надежд. И всегда поблизости толпились пронырливые телевизионщики.

– Конечно, дорогая, ваша помощь была бы нам очень кстати… Это вполне уместно… но я подумаю.

Оба молчали.

– Не волнуйтесь, пастор, – наконец сказала Кэтрин. – Я понимаю.

– Трудно…

– Нет-нет, я…

– Быть может, мы…

– Я не хочу создавать вам сложности. Еще раз с праздником.

– Да пребудет с вами Бог, Кэтрин. – Уоррен сглотнул.

– И с вами, пастор. – В трубке послышался тяжелый вздох.

* * *

Благодать действует на людей по-разному. Если для остальных избранных очередной звонок с небес был глотком целительного бальзама, на Дорин, как ни печально, звонки сына производили все более тягостное впечатление. Первоначальное ликование неожиданно сменилось пронзительной тоской, близкой к депрессии.

Дорин поняла это утром, когда стояла на кухне и обдумывала праздничный обед, подсчитывая, сколько человек соберется за столом. «Люси, Рэнди, двое детей, мы с Мэлом…» Она сосчитала и Робби, словно он должен был прийти. Но он не придет. Ничего не изменилось.

До того как начались эти звонки, душевная рана Дорин потихоньку затягивалась. Все эти два года Мэл часто упрекал ее, говоря: «Хватит себя терзать. Живые должны жить. Нужно двигаться дальше». Поначалу слова мужа вызывали у нее слезы и всплески раздражения, но постепенно она поняла: Мэл прав.

И вдруг ее снова забросили в прошлое. Робби опять стал частью ее жизни. Но какой частью? Радость Дорин очень быстро сменилась подавленностью. У нее не было ощущения, что Робби вернулся в ее жизнь. Наоборот. Эти звонки заставляли Дорин вновь переживать тяжесть утраты, возвращая ее к тому страшному дню, когда она впервые узнала о гибели сына.