Телега времени

По ней шел краснощекий парень, лет семнадцати, — крепкий малый, вымахавший за два с половиной аршина, с косой саженью в плечах. Звали его Тимофей Плугов. У него были васильковые глаза и пшеничные волосы. Навстречу ему повстречался другой — обыкновенный во всех отношениях по имени Паша.

ПАША. Здорово, Тимоха! Куда пропал?

ТИМОФЕЙ. Дома сижу.

ПАША. А мы думали — в Москву смотался.

ТИМОФЕЙ. Чо там, в той Москве делать? Там своих — видимо-невидимо. Скучно! Говорят, прямо на улицах в армию заметают. Голову — наголо и служи родному Отечеству!..

ПАША. А тут чего? Тоска!.. В клубе даже боевики двадцатилетней давности крутят.

ТИМОФЕЙ. Видики смотри.

ПАША. А девчонки? Вырядятся, нафуфырятся, вымажут лицо разной косметикой, а всё равно узнаешь каждую за версту. И Таньку, и Ленку, и Светку. И они всё про тебя знают, и ты про них. Никакой тебе романтики!

Он сплюнул на снег.

ТИМОФЕЙ. Это точно! (Поет.)

По реке, по Клизьме
чешет пароход.

Паша подхватил.

ПАША.

До капитализма
вряд ли доплывет!..

Говорят, ты от Абсолюта ушел?

ТИМОФЕЙ. Нут-к!

ПАША. Так ведь зарабатывал много!

ТИМОФЕЙ. И что с того? Телевизор новый купил, видик, обои цветные поклеил, могилку деду поправил. Скучно стало! Надоело морды бить, деньги выколачивать. На улицу выйти — и то лениво.

— По реке, по Клизьме
лодочка плывет.
Эх, расстался б с жизнью!
Только кто поймет?..

Отдыхаю душой, Паша! Ну, давай «пять»! Сейчас новый сериал крутят! Не опоздать бы.

Тимка пошел по улице. Паша сплюнул ему вслед.

ПАША. Гнида!

ГОЛОС ДИКТОРА. И где оно, отечество для Тимофея? Может, Сибирь для него Родина? Или Урал? Москва и та далека. Родина — она от корня «род». А какой уж тут род, если про отца родного ничего не знаешь? Как же тогда отечество полюбить? Вот и выходит, что Отечество у Тимофея Плугова, как ни крути, было только одно — его город Зуев.

КВАРТИРА ПЛУГОВА. КУХНЯ.

Она была далеко не красавицей, но годы не состарили её, не утомили, не отняли улыбку на худощавом лице, не погасили огонь в глазах, не раздали вширь её маленькую фигуру.

Вот и принялась Елизавета Кондратьевна готовить ужин. Нажарила цыплят, сбегала в подвал, принесла полную миску разносолов: и грибочков, и помидоров, и капусты квашеной, достала из буфета початую бутылку хорошего вина, два хрустальных стакана и позвала Тимку к накрытому на кухне столу.

— Что это вы, мама, надумали? — удивился Тимофей, но сразу сел за стол: вкусно поесть любил он больше всего на свете. — Какой сегодня праздник?

Сидят вдвоем, ужинают. Матушка начала разговор издалека:

— Честно скажу тебе, сынок: рада я, что ты из торговли ушел. Трудно будет — перетерпим. Не изголодаемся…

— Ну-тк!.. — вяло отреагировал на материнское беспокойство богатырь.

— Я ведь каждый день всё об одном думала: а вдруг… — тут голос её дрогнул, — …один ведь ты у меня, Тимушка… Только подумаю, что попадешься какому-нибудь рэкетиру… душа в пятки уходит…

— Да будет вам, мама, причитать! — оборвал её Тимофей. — Я же ушел. А насчет работы моей не волнуйтесь, работы кругом полно.

— Так ведь — армия скоро! Учиться б тебе куда пойти, а то — заберут! А может, устроишься к нам на фабрику?.. — предложила она. — Тебя же у нас все знают. Еще маленького помнят, как ты за цыплятами бегал, как гуся не испугался. А помнишь, как однажды в нашего бывшего директора яйцом попал? Прямехонько по лысине!.. Так ему и надо было! — Тут матушка звонко-звонко рассмеялась, отчего и Тимофей расплылся в глупой улыбке. — Уборщики нам нужны, сынка. Помет с фабрики вывозить. И неплохо получают! Ну, может, не так много, как в твоей торговле, зато работа безопасная… А там и учиться направят от предприятия.

— Оборжаться! — сразу отреагировал богатырь. — Это ж курам на смех! Вот когда помет в золото превратится, тогда и зовите. А если денег по дому не хватает — нате, берите! Мне не жалко! Их у меня пока — куры не клюют.

И выложил на стол несколько зеленых бумажек.

Заботливый ты мой!.. — подумала она про себя. — Всё в дом да в дом. Да разве такого, как ты — ещё сыщешь?..

А за окном — метель воет, снежные хлопья к стеклам прилипают.

— И что за страсти такие?! — удивляется Елизавета. — Говорят, в наказанье нам это. В чем-то провинились мы перед городом. Лет сто или двести тому назад. И видать, сильно провинились, если до сих пор он нас так наказывает!.. — И тут же встрепенулась: — А давно мы с тобой, сынок, не фотографировались!.. Ну-ка, доставай «Парароид».