Телегония, или Эффект первого самца

Не зависит? Внезапно я поняла, что ничего и никогда в этой жизни от меня не зависело. При малейших трудностях я, словно улитка, пряталась в свою раковину, втянув рожки и заливаясь слезами. Первая же серьезная неудача выбила меня из колеи. И ведь я не боролась, не пыталась понять, что произошло, не доказывала свою невиновность. Нет, я скрылась в санатории, помахав всем сочувствующим плащом нервного срыва.

Я никогда не вернулась бы в свой институт, никогда не защитила бы диссертацию, никогда не написала бы ни одной серьезной научной работы, если б не Ромка. Вот он боролся за меня, боролся всю жизнь. А я лишь трусливо отсиживалась за его широкой спиной. Но теперь этой спины передо мной нет. Я осталась одна в чистом поле – трусливая, никчемная, не способная никого защитить, даже себя.

Я сбежала бы и отсюда, из этого маленького, залитого кровью городка, если б не Платон. Стыдно признаться, но меня держало здесь не стремление к справедливости, не желание обогатить науку или хотя бы удовлетворить свое любопытство, а лишь обида брошенной женщины и надежда на новый роман. Больше Платона рядом не будет, и я могу продолжать свое бесконечное бегство от жизни…

Стиснув зубы, я резко поднялась, с грохотом сдвинув в сторону стул. Все замерли, в изумлении повернувшись в мою сторону.

– Ребята, не горячитесь так, – негромко сказала я. – Платон провел эту ночь в моем номере. Скажу больше – он провел ее в моей постели. И уверяю вас, нам было не до воровства чужих почек.

Я немного помолчала, глядя в вытаращенные глаза майора Федотова, и мягко добавила:

– Он пошел покурить не раньше пяти утра, за окном уже начало понемногу светлеть. Если не верите, можете арестовать меня тоже.

Глава 32

– Ребята, я пришел принести извинения. – Вадим с такой силой ухватился рукой за дверной косяк, словно боялся, что мы немедленно вышвырнем его за дверь. – Вероника, мне очень жаль… но он молчал, никак не объяснял свое поведение, и я… Словом, ну и дурак же я!

Мы с Платоном как раз завершили долгое и бурное объяснение на тему того, что я не должна была жертвовать ради него своей репутацией, и теперь молча сидели в разных углах номера. Видимо, в глубине души я ожидала глубокой и всесторонней благодарности за свое выступление. Неважно, в чем бы эта благодарность проявилась – в горячих объятиях, любовном признании или, на худой конец, в простом человеческом «спасибо». Словом, я ожидала чего угодно, только не нудных нотаций! И теперь, оскорбленная в лучших чувствах, тихо дулась в своем углу. А тут как раз под руку подвернулся Вадим.

– Да, ты здорово постарался, – ледяным тоном заметила я. – На старости лет мне впервые пришлось выступить в роли секс-бомбы перед сплоченным мужским коллективом. Платону и то неудобно было при всех говорить о нашей бурной ночи, а мне-то каково! Ты не мог сначала спросить меня, а потом уж выступать с обличительными речами?

– Ну дурак, я ж говорю. – Вадим краснел и бледнел, куда только делся его самоуверенный вид!

Я злорадно наблюдала за ним, но прощать не спешила.

– Давайте в ресторан завалимся! Я угощаю. Хоть как-то попытаюсь загладить вину.

– Девять вечера, – задумчиво поглядела я на часы. – В этом городке еще работают рестораны, кроме подвального бутербродного бара?

– Я недалеко видел какой-то китайский кабачок типа «Вынь-Сунь», – с неловкой усмешкой заметил Вадим. – До полуночи он точно открыт. Поехали? Ну пожалуйста, иначе я решу, что вы меня не простили, и всю ночь от расстройства не засну.

Пожалев несчастного интерполовца, я согласилась отправиться в кабачок с неприличным названием. Свою роль сыграл и мой отличный аппетит, вовремя вернувшийся ко мне. Платон сначала ехать не хотел, но я так поглядела на него, что он лишь поежился и прекратил сопротивление.

В китайском ресторанчике с непроизносимым названием, действительно отдаленно напоминавшим «Вынь-Сунь», оказалось очень мило. Немногочисленные столики были отделены друг от друга расписными деревянными ширмами, и, когда мы устроились за столиком, возникло чувство уединения и некоторой интимности. Почти касаясь столика, висела красная бумажная лампа-фонарик, и я не удержалась, слегка толкнула ее пальцами. Качаясь, она создавала почти домашний уют.

Я пролистала меню – мда-а, скудноватенько. Это не Рио-де-Жанейро, как говорил великий Бендер. И повар тут наверняка не китаец. Вадим уговорил меня попробовать суп из акульих плавников и утку по-пекински, с черной фасолью. Платон долго отказывался от угощения, но Вадим был убедителен: только отведав столичной утки, Платон снимет тяжкий камень вины с его угнетенной души.

В результате утку ели втроем, неожиданно она оказалась восхитительной. А вот акулу, похоже, приготовили из местного речного окуня. Проголодавшись, я съела все, что принесли, и выпила целых три бокала прекрасного белого австралийского вина.