Телеграмма из Москвы

Подхватив Картавина, процессия двинулась к Бугаеву. У Бугаева болела спина и газету он приспособил для согревающего компресса. Все же его, несмотря ни на какие стоны, заставили снять компресс. Но напрасно, так-как от влаги тряпки газета расползлась и превратилась в грязную кашицу. Прочесть ничего нельзя было. Охающий и стонущий Бугаев присоединился к искателям газеты, и все двинулись дальше.

-- Аль помер кто? -- полюбопытствовала повстречавшаяся на дороге молодуха, услышав стоны Бугаева и причитания деда Евсигнея.

-- Хуже, девка, хуже! Все помирать будем!.. В газете пишут о высылке всех Орешников в Смоленский край, -- авторитетно заявил кто-то из толпы.

-- Ох, Господи Иисусе! -- на белом, как сметана, и круглом, как каравай, лице молодухи застыло выражение панического испуга.

Когда толпа, предводительствуемая Сечкиным, зашла в поисках газеты уже в Бог весть какой по счету дом, то, наконец, встретился первый человек, который хотя газету и использовал, но все же ее читал и мог рассказать содержание. Он, этот любитель газетного чтения, стал пересказывать из прочитанного и о соревновании шахтеров Кузбасса, и о выполнении плана уборки хлопка в Узбекистане, и, даже почти на память, процитировал отрывки из фельетона на местную тему: "Куда заворачивает Гайкин?".

-- Ты нам шарики не верти! -- набросилась на него толпа. -- Куда Гайкин заворачивает, нам дела нет! Ты скажи, что в газете было насчет реквизиции всего имущества и высылки?

-- Ей Богу ж, атаманы-молодцы, ничего об этом не было, -- оправдывался газетный читатель.

-- Ври больше! Сами читали начало, да конца не знаем! Вот Мирон Сечкин знает! Что, Миронушка, там стояло?

Мирон вместо ответа протянул под самый нос читателю газеты свой вымазанный в браге окурок.

-- Гм, правда ведь! Но это шрифт крупный, значит, из передовицы. А кто же передовицы читает?

В это время на улице послышался истошный крик многих голосов, топот, визг, детский плач. Среди всего этого хаотического шума выделялся истерический женский вопль:

-- Православные! Спасайтесь, кто может! С милицией ловят!

Искатели газеты мигом ринулись на улицу и их взору представилась картина, схожая с известным полотном "Переправа французов через Березину". Разница только в том, что здесь не было блестящих киверов, пушек и самой переправы. Остальное было почти такое же хаотическое и полное отчаяния. По улице плотной толпой двигались люди, нагруженные наспех собранным скарбом, гнали свиней, жалобно блеющих овец; надрывно визжали поросята, завязанные в мешки, плакали дети, голосили и причитали бабы и шли хмурые колхозники. А впереди всей толпы эвакуирующихся орешан улепетывала с диким криком босая баба в красном сарафане и за ней тяжело бежал милиционер Чубчиков.

-- Спасайся, кто может! -- кричал милиционер.

-- Господи! Таки высылают! А мы ходим газеты искать! -- завопил Мирон Сечкин. -- Эх, дали бы мне коня!.. -- воинственно воскликнул он, однако не объясняя, зачем ему конь -- для того, чтобы удирать, или для того, чтобы воевать.

В это время милиционер Чубчиков нагнал бабу в красном сарафане и поравнялся с ней. Они бежали, как скаковые лошади, "в голову". Баба, заметив рядом с собой милиционера, с диким визгом повалилась на землю. Чубчиков же, увидев, как баба, словно сноп, брякнулась оземь, истолковал это по-своему и, поддав ходу, с диким криком: "Стреляют!!!" -- помчался в направлении опушки тайги, зигзагообразно виляя на ходу.

В эвакуирующейся толпе орешан возглас о том, что стреляют, естественно, породил панику.

-- Ложись! -- зычно скомандовал Мирон Сечкин. -- Женщины и дети -назад ложись! Мужчины -- наперед!

Чего хотел достичь этим тактическим маневром Мирон -- неизвестно; но здесь уже никто ни на какие команды не обращал внимания. Все панически бежало, спотыкалось, падало, отчаянно кричало. Паника русского отступления по своей бестолковости, неорганизованности и проявляемому страху может сравниться только с русским наступлением, также бестолковым, неорганизованным, но с проявлением дикой смелости.

В самый разгар панического бегства из здания райкома КПСС выбежали, как на пожар, Столбышев и человек десять партийных активистов.

-- Товарищи! -- закричал он, преграждая дорогу беглецам. -- Товарищи! Да опомнитесь же! Наступает новая эра!!!

-- Хватит с нас и старой! -- кричали орешане, прорываясь через партийную преграду. -- Довольно, попили кровушки!!!

-- Товарищи! Новая эра! Жизнь забьет ключем! -- уговаривал Столбышев, напирая животом на толпу и краснея от натуги.

-- А эту новую эру видел? -- закричала какая-то баба и сунула ему под самый нос огромную фигу. Столбышев инстинктивно отпрянул от изображения новой эры назад, потерял равновесие, его опрокинули, а за ним и весь партийный заслон был повержен в прах.