– Моя мама не была алкоголичкой, – начал я, когда смог нормально дышать, – но она как раз проходила «Девятый шаг» со мной, перед тем как улетела в Европу. Перед тем, как погибла.
– Да, – кивнула Сью. – У «Ал-Анона» та же программа «Двенадцать шагов», что у «Анонимных алкоголиков». Я лежала в больнице, когда твоя мать погибла, но родители рассказали мне. Я очень расстроилась.
– Угу.
– Надеюсь, я не наболтала лишнего. – Сью вздохнула. – О лечении могу говорить без конца. Это как религия, а я – новообращенная.
– Я ничуть не против. Пожалуйста!
Мы вспомнили общих знакомых, и Сью собралась уходить.
– Я рада, что встретила тебя.
– И я рад, – искренне проговорил я.
Сью ушла, а я остался смотреть на пустую чашку. Интересно, агенты АНБ до сих пор караулят у отцова дома?
В «Дэйри куин» возле туалетов есть таксофон, но мне нравилось сюда приходить. Это приятная часть моего прошлого. Если позвонить отсюда, АНБ начнет караулить здесь в надежде на мое возвращение. Я вышел на улицу, к мусорному баку, и прыгнул на автовокзал Станвилла.
Маленький зал ожидания с торговыми автоматами, казалось, не изменился за полтора года с моего побега в Нью-Йорк. Грусть и страхи того времени пропитали зал, облепили стены, витали в воздухе. Я подошел к таксофону и вставил двадцатипятицентовик.
Отец взял трубку после двух гудков.
– Алло!
По раздраженному голосу я понял, что ему нужно выпить.
– Привет, папа!
Домашние звуки, которых обычно не замечаешь, стихли, и я остро почувствовал их отсутствие. Мне стало еще грустнее.
– Пап, можешь не закрывать трубку рукой. Они умеют отслеживать звонки.
– О ч-ч-чем эт-т-то ты? – спросил он, заикаясь.
– Пап, тебе нужно лечиться. У тебя же есть страховка. Обратись в «Ред пайнс».
– Черта с два! Знаешь разницу между пропойцей и алкоголиком?
Это вроде старой-престарой шутки. Ответить нужно «Пропойцы не ходят на анонимные встречи». Прежде чем отец добрался до ключевой фразы, я подсказал:
– Да, знаю, пропойцы упиваются до смерти, а алкоголики порой излечиваются.
– Пошел ты! – изрыгнул отец.
– Тебе нужно лечиться.
На секунду отец затих.
– Почему ты прячешься от правительственных агентов? Где твое уважение к родине?
Я разозлился и едва не бросил трубку. Потом сделал глубокий вдох и процедил:
– У меня больше уважения к Биллю о правах, чем у них. И уважения к конституции больше. Я для них не угроза, но они в это не верят. Наверное, не могут поверить.
На стоянке заскрипели тормоза – ничего экстраординарного. Казалось, кто-то пытается побыстрее поставить машину на переполненной стоянке, но я-то знал правду.
– Иди лечиться, папа. Иди, пока не умер и не испортил кому-нибудь жизнь.
Я оставил трубку висеть на проводе, вышел в коридор, ведущий к уборным, и застыл там в полумраке.
Четыре агента АНБ разом ворвались сразу в обе двери. Каждый сжимал в руках нечто вроде автомата с укороченным стволом и широченным дулом. Господи, что это за дрянь? Почти уверен, из стволов торчало что-то еле видимое, поблескивающее при люминесцентном освещении зала.
Один из агентов заметил меня и вскинул автомат на плечо.
Я прыгнул.
Доктору Перстон-Смайту я позвонил с уличного таксофона. Вашингтон я еще толком не видел, но держался подальше от Национальной аллеи[23]. Не хотелось, чтобы АНБ устроило слежку за Аэрокосмическим музеем, пока я не успел его осмотреть.
Доктор ответил по своему рабочему номеру, и я подумал: не сидит ли у него в кабинете агент с короткоствольным автоматом или с шипометом, из которого меня подстрелили во время последнего визита в свою комнату?
– Что за жуткие ружья носят ваши друзья?
Доктор судорожно вдохнул:
– Мистер Райс, что вам угодно?
– Чтобы меня оставили в покое. Я не угрожаю никому, а национальной безопасности – тем паче, а вы, ребята, перегибаете палку.
Раздался щелчок, и я услышал другой голос:
– Мистер Райс, пожалуйста, не вешайте трубку. Это Брайан Кокс.
– Неужели вы сидите день-деньской в кабинете доктора Перстон-Смайта?
– Нет. Мы договорились перенаправлять звонок на меня, если вы выйдете на связь. Доктор Перстон-Смайт уже не на линии.
– Чего вы хотите?
– Чтобы вы на нас работали.
– Нет.
– Ладно. Мы хотим знать, как вы это делаете.
– Нет.
– Вы уже работаете на нас. Вы отлично поработали и в Алжире, и в Ларнаке. Особенно в Ларнаке.
Я наморщил нос:
– Ничего подобного. Я не для вас старался.
Кокс негромко засмеялся, а я внимательно огляделся вокруг. Вдруг Кокс нарочно усыпляет мою бдительность, чтобы ко мне подобрались другие агенты? Отчаянно хотелось спросить, известно ли ему о других прыгунах, но ведь Кокс запросто может соврать, чтобы заманить меня в ловушку. Не хотелось делать свой жгучий интерес его оружием.
– Даже если те операции – месть за гибель матери, они нам на руку. А ведь мы можем отдать вам Матара.
Вот же гады!
– В обмен на что?
– Ну, на периодические услуги. Ничего трудоемкого, ничего неприятного. Однозначно ничего хуже операции в Ларнаке.
– Террорист взорвал сам себя, – сказал я, хотя и не следовало. – Я лишь собрал его останки. Если бы я не вмешался, все пассажиры и экипаж погибли бы.